Ошибочность решения, принятого прошлый раз, очевидна. И все-таки нужно об этом сказать. Не для того, чтобы «ворошить старое» или упрекать друг друга, — для того, чтобы каждому стало ясно: стремление «держаться поближе к дому» — плохой советчик.
Но сказать об этом должны те, кто ратовал за решение, принятое прошлый раз. Вот почему все ждали, что скажет Николай Каширин: ведь он был главным сторонником похода к Екатеринбургу.
Блюхер понимал: от Каширина сейчас зависит судьба тысяч людей. Очевидно, понимал это и Каширин, Может быть, поэтому, когда он встал, резкие складки у него на лбу стали еще глубже. Какое-то мгновенье Каширин стоял, опустив глаза, потом окинул долгим, внимательным взглядом всех сидящих вокруг и обратился к командиру уральцев.
— Ты прав был, Василий Константинович, — негромким, чуть глуховатым голосом сказал он.
И вдруг, резко повернувшись туда, где сидели особенно горячие сторонники войны «поближе к дому», почти крикнул:
— Это нам всем урок! Забыли, что деремся не только за свой дом, за свою деревню!.. — Он хотел еще что-то добавить, но оборвал себя и снова повернулся к Блюхеру. — Давай думать, Василий Константинович, что дальше делать.
Теперь заговорили сразу несколько человек, Они яростно жестикулировали, перебивая друг друга, и длинные фантастические тени прыгали на стене.
Это «взяли слово» сторонники похода к Туркестану. Раньше был и такой план, Но его отвергли. Теперь, когда провалился план Каширина, снова заговорили о Туркестане. У этого плана было немало положительного. И главное: идти в том направлении и безопаснее и с продовольствием легче. Это привлекало многих. Но Блюхер знал, чем это может кончиться. И едва замолкли сторонники туркестанского похода, он резко снял кожанку, будто собирался с кем-то драться. Но заговорил неожиданно спокойно. Только сидевшие рядом видели, как побелели его пальцы, стиснувшие карандаш…
Блюхер говорил о том, что легкий путь далеко не всегда правилен. Ведь неизвестно, какова сейчас обстановка в Туркестане: когда шли на Екатеринбург, тоже надеялись соединиться со своими, не зная, что город уже занят врагом, Тогда это была ошибка, тяжелая, страшная, стоившая многим жизни. Поход на Туркестан может обернуться гибелью всей армии и всех беженцев…
Блюхер замолчал, тяжело, как после быстрого бега, перевел дыхание. И заговорил снова. Теперь командир уральцев излагал свой план. Собственно, по сравнению с тем, что он говорил две недели назад, нового было немного. Но теперь этот план виделся партизанам в ином свете. Они внимательно слушали Блюхера и потому, что в недавних боях он показал себя умелым и отважным командиром, с мнением которого нельзя не считаться, и потому, что неудачи помогли оценить преимущества блюхеровского плана.
Горы и в самом деле не только трудность, но и защита. Да и белых меньше на этом пути. К тому же армия пройдет через районы, где действуют партизанские отряды. Хоть и невелики они, а помогут и в обстановке разобраться, и дорогу подскажут, и об опасности предупредят.
Блюхер понимал, что в настроении командиров наступил перелом в пользу его плана. Но, очевидно, надо еще будет кое-кого убедить, кое с кем поспорить. Однако спорить не пришлось, встал Николай Каширин.
— Убедил, Василий Константинович, веди на северо-запад! Командовать, считаю, должен Блюхер, — повернулся Николай к партизанам. — Возражения есть?
— Есть! — сказал Блюхер. — Главнокомандующим, по-моему, должен оставаться Николай Каширин, как наиболее опытный среди нас в военном деле.
— Опыта и тебе, Василий Константинович, не занимать. Сколько провел в окопах на германской? Два года? Ну вот. Значит, и ты знаешь, как поют пули и пахнет порох. Да и мы уже успели повидать тебя в деле. Так что тут мы наравне. А вот думаешь ты как-то по-другому…
— Как же это? — удивился Блюхер.
Николай задумался. Видимо, подыскивал нужное слово. Но произнести его не успел. За него ответил Иван:
— А так, как и подобает главнокомандующему.
ЛЕТУЧАЯ ПОЧТА
Все дальше в горы уходят партизаны от Белорецка. Дорога то вьется среди лесных чащоб, то петляет между серыми глыбами скал. Тяжело шагают пехотинцы, таща за собой пулеметы. Натужно скрипят госпитальные повозки, обозные телеги.
Чуть ли не каждый километр дается с боя. Вражеские атаки начались уже на второй день пути. И с тех пор не прекращались. Белоказаки то обстреливают колонны партизан, то пытаются смять авангард, то ударить по арьергарду…
В голове колонны идет Уральский отряд, которым раньше командовал Блюхер. Теперь его сменил подтянутый молчаливый Павлищев (лишнего слова не проронит, только «да» или «нет», но зато сказал, как отрезал). За уральцами движется Троицкий отряд Томина. Затем на много верст растянулись обозы с ранеными, беженцами, семьями партизан. Николай Каширин оказался начальником этого разношерстного обоза — в недавних боях он был ранен в ногу, теперь ехал на госпитальной повозке. Прикрывает движение партизанской армии Верхне-Уральский отряд под командованием Ивана Каширина.
Одеты бойцы кто как придется. Тут и лапти, и гимнастерки, и зипуны, и разбитые чеботы. Многие шагают и босиком, повесив сапоги через плечо; надо беречь, а пока можно и без них обойтись. Трудно идти по острым камням под палящим августовским солнцем. Но если бы только идти! Вражескую атаку можно ждать каждую минуту на любом участке.
И все-таки Штырляев, командир конной сотни, замыкающий всю колонну, решил рискнуть: уж очень в этот день пекло солнце. А может, просто устали конники от бессонных ночей, от беспрестанных боев — только разморил их полдневный зной. Под однообразный цокот копыт стало клонить ко сну. А река рядом. Да и спуск, как нарочно, удобный. Обычно до воды добраться нелегко: круты, обрывисты берега Белой.
Осмотрелся Штырляев — вроде все спокойно. «А! Была не была!» — подумал он и разрешил бойцам искупаться.
Конники быстро спустились к реке, разделись — и в воду! И вдруг слышат отчаянный крик командира:
— По коням!
На берег выбраться успели, похватали одежду, а одеваться поздно, белые уже близко. Недолго думая, схватили бойцы шашки и нагишом вскочили в седла. Через минуту они уже мчались навстречу белогвардейцам.
Командовал белыми кавалеристами опытный офицер, но даже ему не случалось видеть такого: на горячих конях мчатся голые всадники со сверкающими на солнце клинками. Вот они уже врубились в центр вражеского отряда, начали обходить его с фланга.
Бой длился недолго — враг позорно бежал. А бойцы вернулись к реке, оделись и как ни в чем не бывало продолжали путь.
Блюхер выслушал донесение о «голой атаке», пряча в уголках губ улыбку. Начальник штаба, человек пунктуальный до придирчивости, учтиво, но настоятельно предложил главкому:
— За такое самоуправство надо наказать командира сотни.
Блюхер молчал.
Конечно, наказать было за что. Только ведь, если бы о таком «нарушении дисциплины» узнали партизаны, оно бы, пожалуй, могло немалую пользу принести, внушить уверенность в своих силах.
— А ты как считаешь, Николай Дмитрич? — обратился он к командиру троичан. — Уж если в таком виде одержали победу, как же будем бить врага, когда появится настоящее обмундирование и вооружение! Так ведь? Надо бы об этом случае всем объявить.
— Как объявить-то?
— Ну, слухи быстро долетают…
— Это верно, — вздохнул Томин, — чего-чего, а слухов хватает.
Блюхер нахмурился. Он знал, о чем говорит Томин.
В деревнях, через которые пришлось проходить, чего только не наслушались; Москва пала, Питер взят, Красная Армия полностью уничтожена. Да мало ли самых невероятных россказней гуляет по округе с легкой руки белогвардейцев.
Знают бойцы, что все это заведомая ложь, но и она отравляет душу. Глядишь — в минуту слабости и закрадется назойливая мыслишка: не напрасны ли все усилия, может, и в самом деле одолели беляки?