- Пойдемте, я покажу вам карту, - дядька обнял меня за плечи и повлек в кабинет, - и вы сразу найдете все, что нужно.
На Дани он больше не смотрел - словно его и не было. На Дани смотрел Макс. И Дани, подлец, не пошел за нами в кабинет, остался в приемной.
В кабинете, и правда, висела огромная карта Москвы. С выпуклыми очертаниями домов, с красными лампочками, обозначавшими неизвестные мне, но несомненно, важные точки. Но улицы Вильгелльма Телля на карте не было.
- Есть улица Вильгелльма Пика, - усатый дядька отпустил мои плечи - наконец-то - и пальцем водил по карте, - А что вам нужно на этой улице?
- ВГИК, - отвечала я сурово. Дядька повернулся ко мне, с лицом, озаренным надеждами:
- Вы хотите туда поступать?
- Нет, не хочу. Я уже снимаюсь.
- Вы красивая, - произнес одобрительно дядька и погладил меня по голове, как кошку. Гладить меня - неблагодарное занятие, волосы колючие от геля и на ощупь как грязные. Но ему, кажется, понравилось, - Вы красивая, но очень маленькая. Я видел актрис - все они были значительно больше вас.
Что я могла ему ответить - мал золотник да дорог? Я просто смотрела на него снизу вверх из-под его ладони.
- Вы плакали? - спросил дядька, оценив мои красные глаза, - Отчего вы плакали?
- У меня аллергия, - я вышла, наконец, из-под его руки, - Я пойду. Мой француз, наверное, соскучился.
- Максимка его развеселит, - усмехнулся дядька, - он учился в МГИМО и в Сорбонне, в разное время, конечно.
- Я пойду. Нет для меня на этой земле улицы Вильгелльма Телля.
- Давайте позвоним Катасонову, - предложил дядька, - он точно знает. Не уходите...
Он пытался удержать меня, но я не далась. Вообще-то мне не нравится, когда меня трогают, как вещь в магазине.
- Пустое, - я подошла к двери, взялась за ручку - нет, так уйти было бы невежливо, - Спасибо вам, превосходный любезный господин, - я поклонилась, взмахнув своим сопливым платком, и тогда уж вышла.
Как и следовало ожидать, в приемной Дани и Макс трещали взахлеб на своем французском. Сонечку они отправили восвояси. Дани сидел на столе и болтал ногами, Макс ел его глазами. Я прошла мимо них, пронеслась гневным смерчем, Дани неохотно снялся и двинулся за мной следом. Макс остался за столом с недосказанным французским словом на кончике языка.
Я сбежала по ковровой лестнице вниз, мимо Сонечки с ее Ленином, мимо конторки с добрым охранником - на улицу, выхватила из-за обшлага своего камзола черную сигариллу, подожгла и нервически затянулась. Дани выплыл из подъезда - спокойный и важный, как принц.
- Предатель! Почему ты бросил меня? - прокричала я ему злобным, свистящим шепотом, - А если бы он меня изнасиловал? Убил? И съел?
- Je ne voulais pas te déranger*, - мирно проговорил Дани.
(*Я не хотел тебя беспокоить)
- Ты, ты, ты - да ты сраный пророк Авраам. Когда надо, я тебе жена, а когда не надо - я тебе сестра, - я затянулась чересчур и закашлялась.
- Quelle association complexe...*
(*Какая сложная ассоциация)
- Вы так очаровательно ссоритесь, - за нами спустился этот идиотский Макс с его полированными ноготками и мгимошным французским, - я позабыл, Электрозавод или Хлебзавод?
- Хлебзавод, - машинально ответила я, - Дани, ты что, пригласил его на репетицию?
- Оh oui, - отвечал беспечный Дани.
- Ну и на хуя он там нам нужен?
- К вашему сведению, я беру уроки вокала, - обиженным тоном отвечал Макс. Он был красивый и никакой, с незамутненным лицом округлой яичной гладкости. Любознательный мажор из "Москвы-Берлина".
- Я тоже вас узнал, - в серых глазах его плавала нежность, как топленое масло в каше, - Прекрасная амфетаминовая грубиянка.
1733 (зима). Безобразная графиня
- Какая красота, - Николай Михайлович приблизился к висящему на дыбе подследственному, - А злые люди утверждают, что мы ничего хорошего здесь у себя не видим...
- Впервые за всю службу мне жаль применять кнут, - сознался растроганный Аксель.
Копчик вытянул длинную шею и тоже глядел. На дыбе висел человек, по материалам дела - матрос фрегата "Святая Анна" Андрей Попов, и спину сего матроса от шеи до ягодиц украшала дивная картина. В облаках, среди синих диковинных птиц, верхом на коротколапом, завитом кольцами драконе летела обнаженная дева с ликом заостренным и белым, как юная луна. И все, что можно, видно было у девы в подробностях. А ножки у девы были отчего-то совсем маленькие. И райские синие птицы путались в ее длинных вороных волосах, как в сетях.
- Вот ответь, умница наш Прокопов, для чего человеку на спине такая дева? - с интонацией школьного учителя спросил секретарь.
- Содомит он вестимо, ваше благородие, - предположил догадливый Копчик, - матросы, в море плавают, баб месяцами не видят, а тут, как ни возьмись, наш, - Копчик заглянул в документы, - Андрей сын Попов, на лицо не самый пригожий, но если со спины подойти - тут вам в помощь дева сия...
- Посмотри, Аксель, проверь, угадал ли умница Прокопов? - вопросил Николай Михайлович.
Аксель наклонился, посмотрел:
- Угадал...Перед нами содомит.
- Быть тебе, подканцелярист, вскорости канцеляристом, - обнадежил Копчика секретарь, - проводи самостоятельно дознание, протокол потом предоставишь. Погань, конечно, дева эта, но мне бы с таким рисунком думочка дома не помешала. Человек я одинокий, холостой, а так взглянул бы на думочку с такой вот амазонкой перед сном - и утешился бы в горестях...
- Так давайте мы, ваше благородие, - начал было Аксель, но Николай Михайлович сверкнул на него мгновенно заледеневшими глазами:
- Отставить, Пушнин! С такими мыслями не бывать тебе катом. Мы не звери тут и не таксидермисты.
Секретарь вышел, и Копчик тут же спросил:
- Что такое таксидермисты?
- Чучела делают, - пояснил Аксель, - Знаешь, к кому он пошел?
- Один злодей шпиона в печной трубе нашел и убил, - вспомнил Копчик, покосился на подследственного и махнул рукой, - А, этот все равно уже, считай, без языка. Помчали, Аксель.
Андрей сын Попов вину свою признал, но протокола подписать не успел - на дыбе помер, хоть и старался Аксель щадить его разрисованную шкуру. Копчик вызвал караул, и втроем потащили они тело вниз, в мертвецкую. В темной мертвецкой Ласло принял тело, и как только ушли караульные - из мрака выступил белокурый лион Десэ, накинул на гриву свою капюшон и был таков.
- Опять он здесь, - недовольно проговорил Копчик, - смотри, Ласло, добром не кончатся эти посторонние в мертвецкой. А если поймают вас в камерах - хоть и плакать будем мы с Акселем, но шкуру придется с вас спустить.
- Наивный ты зайчик, - Ласло засмеялся - зубы у него были длинные и белые, как у настоящего упыря, - Сегодня убийца пришел в камеру к убийце. Ты слышал о злодее, придушившем шпиона? Через час после его ареста явился Десэ с запиской к секретарю нашему, секретарь прочел ту записку и сжег. Я провожал Десэ, стоял у него за спиной и видел почерк. Десэ отдал секретарю железную коробочку, и я тут же увел его. А где, по-твоему, сейчас секретарь?
- Допрашивает злодея, - медленно проговорил Копчик, - так чей там был почерк?
- Буквы "добро" и "люди" так пишет только наш. Настоящий, - Ласло жестом изобразил, как он это пишет.
- Тогда понятно, кто протежирует алхимиков. А почему он, кстати, Настоящий? Все недосуг было спросить. Как будто где-то есть не-Настоящий.
- Он есть, - усмехнулся Ласло, - и ты о нем знаешь. Андрей Иванович Остерман, хозяин сегодняшнего убитого шпиона. Нумер два в нашем мартирологе.
- Оракул? - припомнил Копчик.
- Он самый. Он Андрей Иванович не настоящий, имя его истинное Генрих Иоганн или как-то так. А наш, выходит, самый что ни на есть настоящий, при крещении так наречен. Видишь, как просто.
Взгляд Копчика остановился на обнаженном теле мертвого матроса-содомита, и внезапная идея пронзила его сознание: