Директор быстро и внимательно посмотрел на него:
– Есть… Соня Боткина из шестого «А». Но мы просто забыли, что у нее нет родителей, да и она, по-моему, об этом забыла… Понимаете, само слово «сирота» тут как-то не подходит. Унылое слово из прошлого.
– И ее никто не удочерил? Директор интерната сухо улыбнулся:
– Пока это никому не удалось.
– А если бы она все же решила уйти в какую-нибудь семью, вы отпустили бы ее?
Директор молчал. Исаев уже решил, что он не ответит.
– Как я могу не отпустить?
– Но вам, я вижу, не хотелось бы этого.
– В данном случае мое желание ничего не значит. Захочет – уйдет. Хотя в интернате ей хорошо, – директор говорил с трудом. Видно было, разговор этот ему неприятен. – Я был бы, наверное, рад, если бы Соня нашла себе семью. Но это едва ли возможно. Она уже не ребенок. Время упущено. Сейчас она сама будет делать выбор, а не ее будут выбирать.
Все уже было готово к торжественному вечеру. Но произошло неожиданное для всех событие. Возле клеток с ядовитыми змеями вместе с Игорем Смородиным дежурил десятиклассник. Но, когда раздался гул вертолета, он оставил змей на Игоря и побежал встречать летчиков.
Неподалеку от вольера возле привезенных недавно досок играл первоклассник Филя Горохов. Он то отходил в сторону от досок и, наклонив голову, присматривался к ним, то вытягивал шею и закрывал ладошкой поочередно правый, то левый глаз. Свежее дерево ослепительно сверкало на солнце, тут и там на нем блестели капельки светлой смолы.
Потом, присев на корточки, Филя долго нюхал доски, трогал пальцем смолу.
– Ты после руки не отмоешь, – сказал ему Игорь. – Это же смола.
– А она сладкая? – спросил Филя. – Можно попробовать?
– Что ты… Горькая! И разве можно пробовать доски? Вот глупый.
– Я только немножечко лизну. Можно?
– Нельзя. Может, по ним кто ходил… И вообще… А ты – облизывать…
Филя еще некоторое время играл возле досок, потом вошел в вольер.
– Ты уже покормил животных? – спросил он у Игоря.
Игорь, томившийся от скуки, встрепенулся:
– Это не животные, это пресмыкающиеся. Понял? Змеи. А кормили их до меня.
– У нас дома тоже жила змея, – сказал Филя, – черненькая, а ушки желтые. Мама молоком ее кормила. Потом мы эту змею отпустили на волю. Вот.
– Это был уж… Послушай-ка, Филя, – Игорь вдруг стукнул себя кулаком по лбу. – Подежурь за меня. Я только схожу на летчиков поглядеть и вернусь. Ладно?
Филя с готовностью кивнул и спросил:
– А можно мне твоей шариковой авторучкой порисовать?
– Да сколько хочешь. И чистая бумага тут есть. Вот, возьми. – Он протянул Филе авторучку и листок бумаги. – Только к клеткам близко не подходи. Понял?
Но Филя его уже не слышал. Он взял лист бумаги, уютно устроился с ним на досках и принялся рисовать жирафа. На бумаге рисунок не поместился, и часть его перешла на доску.
Филя сдвинул лист в сторону, потом попытался приложить его к обратной стороне доски. Огляделся. Вокруг не было ни души. По дорожке прыгал воробей. В клюве он держал маленькое серое перышко. Филя пошел за ним и не заметил, как оказался возле клетки с гремучей змеей. Он долго рассматривал узоры на ее спине и голове, потом сдвинул защелку, поднял планку и отвел в сторону мелкую двойную сетку.
Змея медленно, словно струясь, скользнула на землю…
В это время Сонька, разыскивавшая Игоря, подошла к вольеру, увидела Филю возле клеток со змеями и хотела было сказать ему, чтобы он уходил прочь. Но вдруг она с ужасом заметила, что клетка с гремучей змеей распахнута настежь, а Филя тянется рукой к ярким узорам на спине настороженно замершего чудовища.
– Филя!!! – Ее горло перехватила сухая судорога.
Одним прыжком она была возле клетки и схватила змею возле головы. Змея мгновенно, свернулась восьмеркой, вырвалась с неожиданной силой и вцепилась в Сонькину руку.
Сонька упала на землю и закричала:
– Филя, уходи! – Она швырнула змею в клетку и захлопнула дверцу.
Филя, некоторое время оцепенело глядевший на происходящее, вдруг отчаянно закричал от страха и бросился бежать.
Когда на его крик к вольеру прибежали летчики, Сонька каталась по земле, сжимая одной рукой другую руку.
Исаев поднял ее.
– Скорее сыворотку! – крикнул он. – Ну скорее же…
Прибежала медсестра со шприцем, сделала укол. Летчики поспешно сели с Сонькой в вертолет. Машина стремительно рванулась в небо и спустя минуту скрылась за горизонтом.
12
Сонька лежит в постели. На лбу у нее мокрое полотенце. Вот слабо донесся, словно пробился сквозь толщу воды, голос дежурной сестры:
– Все еще в сознание не приходит. Доктор сказал, чтобы не беспокоили.
– Нет-нет, я только посижу немножко и уйду, – ответил знакомый мужской голос.
Затрепетали ее ресницы. Свет заполнил ее испуганные глаза. Она испугалась своего пробуждения, человека, сидевшего возле нее, белой пустой палаты.
В это время тишину рванул близкий рев могучего авиационного мотора, и все охватила мелкая дрожь.
Летчик увидел, как побелело и без того бледное лицо Соньки, и поспешил успокоить ее:
– Не бойся. Это взлетает самолет. Сейчас будет тихо.
Действительно, могучий рев быстро растаял, исчез словно бы за притворенной дверью.
– Я говорила, тут ей покоя не будет, – сказала, подходя поближе, высокая медсестра. – Надо было везти в город. – Она наклонилась над Сонькой. – Ну, как мы себя чувствуем?
Сонька ничего не ответила. Она закрыла глаза и ясно увидела на мгновение серую чешую змеиной шкуры.
И снова все потонуло в размытой мгле. Она говорила в бреду, бессвязно и временами шепотом. А то вдруг произносила громко как будто вполне обычные фразы:
– Почему она выползла? Ведь у клетки двойная решетка…
Летчик всмотрелся в разгоряченное лицо Соньки, взгляд его остановился на летучих стрелочках возле уголков ее губ.
Полотенце сбилось, закрыло ей глаза. Он убрал его и поразился, какой чистый и ясный у Соньки лоб.
А полотенце было горячим, словно его только что вынули из духовки.
Летчик беспомощно оглянулся. Сестры рядом не было. Но, к счастью, в палату быстро вошел военный врач.
– Что это за визиты? Извините, Федор Степанович, но девочке нужен полный покой.
Летчик встал и пошел к выходу. В дверях он обернулся. Сонька в бреду продолжала что-то невнятно говорить.
На краю летного поля стоял знакомый Соньке старый генерал с двумя большими звездами на погонах. Он смотрел, как взлетали одна за другой тяжелые машины и круто ползли в небо, оставляя полосы черного дыма.
Вот на взлетную дорожку вышла необычная, таких Сонька никогда еще не видела, белая стрела. Внутри у нее что-то загорелось с оглушительным треском, назад рванулось длинное пламя, и стрела почти с места умчалась в небо, сразу же убирая колеса. Короткие крылья ее были отнесены далеко назад, и в полете она в точности напоминала стрелу.
Генерал пристально следил за ней, пока она не исчезла в ослепительно-бледном небе.
Генерал был один. Поодаль возле нескольких автомашин стояли офицеры.
Сонька собирала цветы, пробившиеся среди бетонных плит аэродрома. Удивительные это были цветы, маленькие, ярко-желтые, с редкими кривыми колючками на стеблях и мохнатыми жесткими листьями. У цветов был слабый, но тонкий запах, немного напоминавший запах розы.
Сонька не заметила, как приблизилась к генералу. И вздрогнула, когда он окликнул ее:
– Это ты, голубушка… А мы страху-то натерпелись. Ну, слава богу, поправилась. – Он подошел к ней поближе. – Цветы-то у нас никудышные тут. – Он погладил ее волосы, обнял за худенькие загорелые плечи. – Ну, ничего…