— Не стрелять! — услышали мы снова грозное предупреждение капитана Луканди.
Мы недоумевали: как это не стрелять, когда на нас мчатся по меньшей мере два кавалерийских полка противника? Но Луканди помнил о мастерстве невидимого отсюда нам командира орудия Салинаса. Когда конница была уже в трехстах метрах от нас, мы вдруг увидели, как начали взлетать в воздух всадники и кони, как их косила шрапнель и как ужас охватил уцелевших кавалеристов. Тогда Луканди скомандовал:
— Огонь, друзья!
— Да, это совсем нетрудная штука — война, — кричит горластый Панчовидио.
И он, ликуя, сообщает нам то, что мы видим сами, вытягивая шеи из-за прикрытий и охватывая мимолетным взором поляну. Эскадроны, шедшие последними, стремительно и беспорядочно поворачивают, но и их настигает меткий Салинас. Мы посылаем им вдогонку ружейный залп, и балагур Панчовидио острит:
— Посмотрим, кто летит быстрей — ваши кони или моя пуля?
Это была первая стрельба, которую мы организованно, по команде произвели в эту войну.
Мы готовимся к первой окопной ночи. Нет, Панчовидио все-таки преувеличивает. Война не такая уж легкая штука. Маленький Гафос вообще не представляет себе, как можно уснуть на земле, накрывшись одним одеялом.
— Товарищ командир, — Гафос с излишней подтянутостью вытягивается перед Луканди, — вы обещали вернуть мула крестьянину в Навальперале. Не сделать ли мне это сейчас?
Капитан скрывает улыбку — ему понятна несложная стратегия юного бойца.
— Я обещал, но не сегодня, а только через три дня, когда нас сменят и мы вернемся в Навальпераль.
…Медленно надвигаются сумерки. Горы вдали тонут. Какая тишина!
— Вы слышите?
Торес призывает к молчанию. За нашими каменными прикрытиями становится безмолвно. Мы все замираем и пронизываем взором поляну. Впереди, примерно в двух километрах от окопов, начинается лес. Все мы слышим протяжные, глухие крики, несущиеся из-за леса. Не слышит их только наш «глухарь». Но зато он первым распознает медленно надвигающуюся массу людей.
— Мавры, — спокойно произносит Луканди.
Эта новость ошарашивает нас. Мы крепче сжимаем в руках винтовки, и Луканди улыбается и кричит с непоколебимым хладнокровием:
— Сейчас четвертый батальон покажет мавру.
Это были первые марокканцы, которых увидели на испанской земле бойцы республики. Они шли, с винтовками наперевес, огромной, нескончаемой массой с каким-то диким шумом. Но почему молчал Салинас? Где его математики? Дельбаль взволнованно кричал по телефону:
— Что ты не стреляешь?
Салинас сердито отвечал:
— А чем прикажете стрелять? Камнями? Ведь нет уже ни одного снаряда.
Сомкнутые ряды марокканцев были уже так близко от нас, что мы распознавали звуки, казавшиеся нам непонятными на большом расстоянии. Это была не песня и не воинственный крик, а смех. Дикое зрелище потрясло нас. Марокканцы шли, не стреляя. Они смеялись.
Луканди отдает приказ Торесу, Луису Дельбалю и еще одному пулеметчику:
— Огонь, друзья!
И в ответ на эту команду пошел проливной свинцовый дождь. Никогда пулеметчики не имели более выгодной мишени, чем эта движущаяся колонна марокканцев.
Мы ощущаем горячую сухость в горле.
— Огонь, друзья!
Это уже и нас призывает вступить в бой Луканди. Мы видим, как падают марокканцы. Все они кажутся нам похожими друг на друга — осиленные белые зубы, свирепые лица обезумевшего врага. Они падают все чаще — и смех угасает. Один из бойцов батальона громко выкрикивает:
— Да здравствует республика!
…Страшный бег врага остановлен бойцами четвертого батальона, вступившими в свой первый день войны.
Поле усеяно трупами наемников. После боя мы узнали причины этого шествия марокканцев в бой, их безумного смеха и полного пренебрежения к нам… Взятые в плен марокканцы рассказали, что перед атакой им заявили, что у красных ничего нет, кроме палок и нескольких охотничьих ружей.
…Торес бегал от одного пулемета к другому. Никто не обладал таким точным глазомером и не умел так точно определять расстояние до цели, как он. Я лежал рядом с его пулеметом. Издали мы увидели вторую колонну марокканцев. Она двигалась без песен и смеха. Мавры шли, рассыпавшись по полю, припадая к земле.
— Мне кажется, — услышал я голос Тореса, — что пулемёт Дельбаля молчал в последнюю стрельбу.