В огромном Константинополе можно было найти и большие участки, густо заселенные беднотой. Их жители питались милостыней или выполняли грязную работу в многочисленных городских учреждениях. Одо из Дейла писал, что там царят «грязь и зловоние, а зачастую и постоянная темнота, поскольку здания богачей отбрасывают на улицы тени, так что темнота и грязь остаются уделом нищих и путешественников».[352] Примерно во времена Четвертого крестового похода Иоанн Цетсес описывал собственное жилище, приютившееся между расположенным выше жильем священника, обремененным многочисленными детьми и поросятами, и крестьянским сеновалом ниже.[353] Такие люди зачастую селились в переполненных деревянных бараках. Лишь у состоятельных граждан была возможность жить в хороших домах или небольших особняках. Из практической необходимости в городе возникали школы, общественные бани, приюты. Константинополь испытывал недостаток в водных источниках, и водоснабжение было одной из насущных потребностей, которую правители решали с помощью постройки огромных акведуков и цистерн.
Византийцы продолжали использовать и то, что осталось со времен римского владычества. Самым ярким примером может служить величественный акведук Валента (364–378), фрагмент которого длиной в полмили по-прежнему красуется в северной части центра города. До наших дней сохранилось и несколько гигантских подземных резервуаров, самый известный из которых, носящий название Цистерны Базилики, относится ко временам правления Юстиниана. Он расположен неподалеку от Святой Софии и дает представление о фантастических размерах муниципальных сооружений той эпохи. Громадный резервуар имеет 224 фута в ширину и 150 футов в длину, а опорами ему служат 336 колонн. В нем могло содержаться до 2 800 000 кубических футов{31} воды, которая доставлялась с Черного моря за 12,5 миль.
Основную массу населения Константинополя составляли те, кого Никита Хониат называл «толпой». Эту массу представителей низших слоев общества умиротворяли и развлекали игрищами на Ипподроме, в остальное время она была беспокойна и искала собственных выгод, оказывая поддержку сменявшим друг друга режимам и правителям 1180-х годов.[354] Само по себе огромное количество людей заставляло императоров обращать внимание на их настроение и потребности. Населения в городе было столько, что Ральф Когсхолл, монах из Эссекса, живший в начале XIII века, считал: «Люди, досконально знающие этот город, уверяют, что в нем больше жителей, нежели в области от города Йорка до реки Темзы (около 195 миль)».[355]
Вглядываясь в дальний берег Мраморного моря, крестоносцы наверняка в полной мере осознали масштаб обязательств, которыми они связали себя с царевичем Алексеем. Огромный и могущественный Царь-город лежал перед ними, опираясь на вековую императорскую власть, уверенную в том, что никогда не падет в руки завоевателей. Некоторые крестоносцы бывали прежде в городе и знали о святынях и сокровищах, хранящихся в его стенах, о богатстве церквей и дворцов, о благосостоянии правителей. Они рассказывали об этом остальным, и представшее на горизонте зрелище убеждало в правоте их слов.
Наверняка все надеялись на то, что царевича Алексея действительно ждут в городе, и им удастся выполнить свои обязательства с минимальными потерями. Ведь, несмотря на масштаб вставшей перед крестоносцами задачи, имелись и ободряющие знаки. Вполне естественно, что насилие, беспорядки и череда переворотов в течение предшествовавших двух десятилетий демонстрировали неустойчивость власти, которая могла сыграть на руку крестоносцам.
Отчасти именно эти десятилетия пошатнули военную мощь Константинополя. Стены не поддерживались в хорошем состоянии, а некогда грозный византийский военный флот практически прекратил свое существование. Кроме того, Алексей III не смог достойно подготовиться к нападению крестоносцев. Никита Хониат дает весьма язвительное описание попыток императора организовать оборону Константинополя. Несомненно, Алексей III уже долгое время следил за перемещениями крестоносцев, однако:
«…его непомерная лень могла сравнится лишь с его глупостью в пренебрежении необходимым для общего благополучия. Когда ему было предложено создать запас оружия, подготовить надлежащие боевые устройства и, прежде всего, приступить к сооружению военного флота, у советников иногда создавалось впечатление, что они обращаются к трупу. Он развлекался послеобеденным остроумием, сознательно пренебрегая сведениями о латинянах [то есть крестоносцах]; он занимал себя строительством роскошных купален, срывал горы для посадок винограда… тратил время на то и это. Желавшие срубить древа для постройки кораблей сталкивались с серьезной опасностью в лице евнухов, которые охраняли покрытые густым лесом императорские горы, предназначавшиеся для государевых охот — словно то были священные рощи».[356]
Только когда император узнал, что его племянник вместе с крестоносцами достиг Дураццо на Адриатике (это случилось в мае 1203 года), он решился действовать. Но предпринятые им меры едва ли говорили о серьезной и разносторонней подготовке: «Так, он начал чинить сгнившие и поеденные червями небольшие ялики, количество которых едва достигало двадцати, а скругляя городские стены, распорядился снести поселения снаружи от них».[357]
Возможно, Никита здесь чересчур резок — учитывая тот факт, что до момента, когда в конце апреля между царевичем Алексеем и крестоносцами в Заре было заключено соглашение, не было уверенности в нападении на Византию. Несомненно, император знал о попытках своего соперника найти поддержку на Западе, но после неудач царевича в Риме и Гагенау ничто не предвещало, что Дандоло, Бонифаций и Балдуин отнесутся к нему иначе.
Учитывая обычные трения между армиями крестоносцев и греками, наверное, все же благоразумнее было бы предпринять некоторые приготовления — но Алексей III предпочел этого не делать. Как бы то ни было, недовольство Никиты имеет более глубокую природу, имея своей причиной плачевный упадок византийского флота. Императора также могло уверить письмо папы римского, полученное в конце 1202 года. В нем Иннокентий уверял греческого правителя, что отверг все предложения по обращению крестового похода в сторону Константинополя для помощи царевичу Алексею.[358]
Еще в царствование Мануила Комнина греки располагали крупным флотом — к примеру, он принял участие во вторжении в Египет вместе с правителями Иерусалима. Уильям Тирский сообщает, что в 1169 году Мануил направил сто пятьдесят «военных кораблей, оборудованных рострами и двойными рядами весел… а, кроме того, шестьдесят больших хорошо защищенных лодок, построенных для перевозки лошадей… и десять или двадцать огромных судов… несущих вооружение и… боевые орудия».[359] Упадок военно-морского флота после смерти Мануила был таков, что грекам приходилось нанимать для сражений пиратские суда, а к 1203 году, по сведениям Никиты, для отражения крестоносцев нашлось только двадцать полусгнивших кораблей. Царевич Алексей знал об этом, а венецианские купцы в Константинополе могли информировать Дандоло о сложившейся в предыдущие годы ситуации. Едва ли стоит сомневаться, что знание о слабости византийского флота сыграло немаловажную роль в оценке крестоносцами возможности оказания военной помощи царевичу Алексею. Возможность столкнуться с таким флотом, какой Мануил когда-то направил в Египет, вполне могла отвратить их от подобной сделки.
К счастью для крестоносцев, перспектива морского боя против более или менее равных сил, и даже мысль о столкновении с едва держащейся на волнах эскадрой, могла их не беспокоить. Благодаря Дандоло и венецианцам они получили самый ловкий и опытный флот Средиземноморья. При должном его использовании контроль над морем мог дать крестоносцам существенное преимущество в грядущем штурме.[360]
360
Прайор отмечает, что венецианцы прекрасно знали о слабости византийского флота — поэтому если бы Константинополь изначально планировался в качестве цели крестового похода, то использование 50 боевых галер было совершенно излишним. Напротив, было известно, что египетский флот представляет серьезную опасность, следовательно, для противостояния ему создавался флот боевых галер. Это еще одно доказательство того, что крестовый поход изначально должен был взять направление на Египет* (* Более чем странное утверждение. Египет изначально был объявлен целью крестового похода — и если бы венецианцы не готовились к противостоянию египетскому флоту, это должно было бы вызвать всеобщее недоумение. (Прим. ред.)). Pryor, «The Venetian Fleet for the Fourth Crusade», 108-11, 119-22. См. также Sesan, «La flotte Byzantine a l'epoque des Comnenes et des Anges».