Не отрицая убийства множества греков, Балдуин предпочел опустить неприятные подробности творившегося насилия, грабежа и разбоя. Размер трофеев («неисчислимое множество») был отмечен при описании триумфа столь малой армии. Балдуин писал: «Можно смело сказать, что в истории не найти больших чудес, нежели свершившаяся с нами военная удача». Именно таким языком и такими гиперболами пользовались авторы после взятия Иерусалима во время Первого крестового похода в 1099 году. Как и замечательное достижение упомянутой кампании, экспедиция 1204 года просто должна была быть отмечена божественным одобрением. Ссылаясь на 98-й и 118-й псалмы, Балдуин писал: «Теперь мы не приписываем себе эту победу, поскольку десница Божия явила себя, и рука Его предстала на нас. Сие содеяно было Господом, и для нас это чудо из чудес».[589] Другими словами, отклонение в Константинополь вполне оправдано и не может быть осуждено.
В последующих разделах послания императора Балдуина уничтожение вероломных греков рассматривалось как предприятие, достойное крестового похода. Он справедливо отмечал, что на его коронации присутствовали некоторые священнослужители и воины со Святой Земли, и «их радость была несравненно ярче и возвышеннее, чем у прочих», они благодарили Господа, «словно сам Священный город был возвращен для поклонения христианам». Причиной их радости стало пресечение крестовым походом враждебности греков по отношению к священному воинству. Балдуин осуждает союз византийцев с мусульманами, снабжение язычников оружием, кораблями и продовольствием, пренебрежение единством веры с уроженцами Запада. Он обращает внимание на отсутствие у греков должного уважения к папе, на литургические и практические различия в религиозной практике православной и католической церквей, отмечая, что византийцы приравнивают всех уроженцев Запада к псам. Из сказанного Балдуин выводит, что греки огорчили господа своими грехами, и он покарал их посредством крестового похода.
Изобразив завоевание Константинополя крестовым походом против язычников, Балдуин не забыл и об экспедиции в Левант. Он выражал надежду на то, что после усмирения византийских земель отправится на Святую Землю. Тем временем он обращался к Иннокентию с просьбой о помощи. Продемонстрировав восприятие своих новых обязанностей как в первую очередь духовных забот, Балдуин просил папу созвать крестовый поход для помощи новорожденной Латинской империи, обещая пришедшим награды землями и чинами в соответствии с их статусом. Кроме того, он просил, чтобы в Константинополь приехали и поселились священнослужители, получив благословение от духовных властей.
Балдуин обращался и с предложением созвать в Константинополе общий Церковный собор. На нем папа римский смог бы официально провозгласить подчинение православной церкви Риму, а также прилюдно благословить покорение Константинополя. Император ссылался на предшествующих римских пап, посещавших город в предшествовавшие столетия, побуждая Иннокентия последовать их примеру.
Завершал послание Балдуин похвалой честному и благоразумному поведению духовенства во время крестового похода, а также звучной благодарностью дожу Дандоло и всем венецианцам, которые оказались «преданными и усердными во всех обстоятельствах».[590] То, что часть духовенства крестоносцев предпочла замолчать папские директивы в Заре и глубокое недоверие Иннокентия по поводу мотивов действий венецианцев, вынуждало императора высказаться в защиту итальянцев. Письмо было отправлено летом и, вероятно, достигло адресата в сентябре или октябре 1204 года.
Если Балдуин оказался в выигрышном положении, объясняя взятие Константинополя с точки зрения победителя, то Никита Хониат вынужден был проделывать обратные действия. Потеря Константинополя оказалась для него тяжелым личным ударом. Разграбление города вызвало горечь от унижения людей и самой византийской столицы, а также гнев против тех, кто совершал ужасающие поступки, «преступления, соделанные против наследия Христа».
Никите были невыносимы алчность, бесчеловечность и заносчивость крестоносцев. Он создал блестящее обвинение их движущих мотивов. В частности, он обвинял руководителей похода и высмеивал их нравственный уровень: «Верные своим обетам, любящие истину и ненавидящие зло, более благочестивые, справедливые и преданные Христу более, нежели мы, греки». Он считал, что крестоносцы полностью отреклись от клятвы проходить через христианские земли, не проливая крови, и сражаться против мусульман. Он обвинял в сексуальной нечистоте тех, кто «посвятил себя богу и обязался следовать за ним по путям его».[591]
Его заключение было тяжелым: «Справедливо будет сказать, что они проявили себя как обманщики. Пытаясь отметить за Гроб Господень, они открыто выступили против Христа и тяжко согрешили, низвергнув крест теми крестами, что носили на спинах, не боясь наступить на них ради крупицы золота или серебра».[592] Никита проводил историческую параллель: когда Первый крестовый поход в 1099 году занял Иерусалим, крестоносцы не проявили никакого сострадания к его мусульманским жителям. Когда спустя 88 лет мусульмане вернули себе Священный город, они поступали гораздо гуманнее. Они не пылали похотью к христианкам и «не превратили проход к животворящей гробнице (Гробу Господню) в переход, ведущий прямо в Аид». Мусульмане поступили с побежденными жителями Иерусалима великодушно, дав им возможность недорого выкупить защитников города и позволив сохранить свои пожитки.
Выбор из всех возможных вариантов для сравнения мусульман являлся верхом иронии. Но, увы, аналогия была вполне справедливой. Люди Саладина пощадили большинство жителей Иерусалима — в то время как воины Четвертого крестового похода истребляли собратьев-христиан. Смысл сравнения очевиден. Для Никиты поведение уроженцев Запада представляло их в худшем свете, нежели язычников. Таким образом, крестоносцы снова представали как жаждущие кровопролития варвары. Труд Никиты заканчивается простым наблюдением: «Насколько по-другому… относились латиняне к нам, любящим Христа сподвижникам в вере, не виновным ни в каком зле против них».[593]
Это удивительное исследование действий крестоносцев родилось из гнева Никиты на события 1203–1204 годов — хотя, как мы видели, автор считал, что сами византийцы внесли немалый вклад в свое падение прискорбными действиями своих руководителей и грехами народа.[594] Николай Мезарит, обращаясь к византийцам, обвиняет крестоносцев в общем-то в том же:
«Таково было почтение к святыням тех, кто нес на своих плечах Христов крест. Так научили действовать их епископы. Зачем же называть их так? Епископы среди воинов или солдаты среди епископов? Зачем рассказывать здесь о многом? Все вы знаете, чем завершились эти печальные деяния, ведь вы не были среди тех, кто творил жестокости, а среди тех, кто сносил их».[595]
594
Harris, «Distortion, Divine Providence and Genre in Niketas Choniates's Account of the Collapse of Byzantium, 1180–1204».