— А ну, лапы! — говорила она спокойно, но твердо. — Лапы, слышишь!
…Больше всего на свете Джино любил аньелотти. Два-три раза в год, когда Коринна считала, что дела у них идут хорошо, она отправлялась за покупками, а потом вместе с Джино начинала священнодействовать. Замесив тесто и тонко раскатав его, Коринна острыми краями стакана выдавливала ровные кружочки, а Джино в это время крутил на мясорубке курятину, тер сыр, ломтиками нарезал ветчину и нежное телячье мясо. Потом Коринна растирала мускатный орех и, смешав курятину, ветчину и телячье мясо, пересыпала все это тертым сыром и крошками мускатного ореха.
— Я тоже буду лепить, — просил Джино. — Я умею.
Но начинять пельмени и лепить ему не разрешалось. Потому что это дело Коринна считала очень тонким искусством.
— Ты будешь снимать пену, когда аньелотти станут кипеть, — говорила она.
И вот на столе стоит блюдо, над ним поднимается ароматный парок, и Джино нетерпеливо поглядывает на тетку: «Ну, Коринна! Ну, скорее же!..»
А Коринна не торопится. Праздник так праздник. И все должно быть по-праздничному. Она надевает «балеро» — свою любимую кофточку с короткими рукавами, долго стоит у зеркала, причесываясь и прихорашиваясь, потом достает из шкафа бутылку «гриньолино» — красного, как кровь, вина — и только тогда садится за стол.
— Ты тоже хочешь выпить, малыш? — спрашивает она.
— Как скажешь, Коринна, — скромно отвечает Джино, не в силах оторвать глаз от аньелотти. — Могу и выпить…
Вспоминая эти нечастые торжества, Джино медленно шел в порт, мечтая о той блаженной минуте, когда он сядет в кантине Паланти за столик и прикажет Кончетте:
— Порцию аньелотти, Кончетта. И пожалуйста, чтобы были горячие.
Кончетта, конечно, скажет:
— Я хорошо тебя знаю, Джино, ты вполне порядочный мальчик, но все же я хотела бы знать, чем ты будешь расплачиваться. Цикламены мне сейчас не нужны, да я и не вижу их у тебя.
— Будь спокойна, Кончетта, — ответит Джино. — Я не из тех, кто любит поесть и попить за здорово живешь. Вот, смотри…
Вдруг он остановился и подумал: «А может, сперва сделать дело, а потом уже идти к Кончетте? Я ведь не заработал еще эти двести лир… И если ничего не удастся, как я скажу Коринне, куда подевались деньги?»
Неохотно повернув налево, он пошел в сторону виа Аджелли…
Хотя до вечера было еще далеко, благодаря воскресному празднику трудовая жизнь города уже замирала. Все тише грохотали краны в порту, смолкали пароходные гудки, не так слышно визжали лебедки.
С залива потянуло прохладой. Какой-то парень на балконе старого, облезшего дома тянул и тянул «Санта Лючия», подыгрывая себе на гитаре. По площади строем прошли скаудристы[1], горланя «Джовинеццу»[2]. Джино на минуту остановился, сплюнул им вслед:
— Сволочи, — сказал он. И пошел дальше.
Виа Аджелли — узенькая полутемная улочка с множеством лавчонок, крошечных — на пять-шесть человек — кафе, с веревками, протянутыми над головой, на которых всегда сушилось белье. Когда с залива дул ветер, простыни и полотенца развевались на этих веревках, как флаги.
Джино шел по правой стороне, глубоко засунув руки в карманы. Шел и тихонько насвистывал веселую песенку, хотя, если честно говорить, весело ему не было. Он просто подбадривал самого себя и старался заглушить в себе тревогу.
Конечно, он мог прислушаться к совету Коринны и лично не ввязываться в это дело. Ему стоило только свистнуть, и любой бродяжка за две сотни лир исполнит его поручение. Даже не за две сотни, а за сотню. Еще и посмеется над Джино. Дурак, скажет, платит деньги за то, чтобы запустить камнем в витрину!.. Чего ж тут сложного?
Но, во-первых, тогда отпадают аньелотти. А во-вторых, у Джино давно чешутся руки самому устроить ведьме Гамбале солидную пакость. Ведь только благодаря этой гадине уличные продавцы цветов часто приходят домой с полной корзинкой цикламенов и без единой лиры в кармане. Она, как спрут, протянула свои щупальца от лавки на виа Аджелли до самого порта и с каждым разом протягивает их все дальше и дальше. Не успеешь оглянуться — а на твоем месте, где вчера еще ты спокойно сидел со своей корзинкой, сегодня уже стоит маленькая, аккуратная фанерная будка, покрашенная в синий или голубой цвет, и в окно выглядывает девчонка в белой блузке с приколотым на рукаве зеленым листочком. «Цветы. С-ра Гамбале» — написано на табличке, прибитой над окном будки.