Через минуту они вернулись обратно к выходу. Унося с собой тело Осьминога. Скатерть, которой Александр укрыл труп, осталась лежать у задней двери.
Немец наблюдал за происходящим с возросшим ужасом.
«Ты сын неба?» — спросил головоногий.
Вопрос прозвучал нейтрально, но ответ был важен. Александр чувствовал это.
— Я не знаю, — сказал он.
«Нельзя обрывать путь. Неправильно», — констатировало существо.
— Я знаю, — тихо ответил Александр. — Его путь не был прерван. Его путь закончился. Дух ушел.
«Ты не можешь знать».
— Я знаю. Он сам мне сказал.
Головоногий поглядел на связанного немца. Гюнтер растерял остатки понимания, на лице его читалась паника.
«Нельзя обрывать путь. Ничей. Неправильно», — повторило существо.
— Хорошо, — кивнул Александр. — Я не стану.
В глазах существа появилось что-то, будто потеплело, будто лед растаял. Двое с телом Осьминога уже стояли внизу у крыльца.
«До свидания, сын неба», — возникло в голове.
Щупальце соскользнуло с затылка. Мягче, чем легло. Александр не успел ни спросить, ни ответить. Головоногий вперевалку скатился по ступеням, и троица смешно заковыляла прочь. Через поле, через сад. Туда, куда не ходили люди.
«Хорошие прирученные животные» возвращались в «дикий» лес. Зачем? Александр не знал, но это незнание не пугало.
Он закрыл дверь и повернулся к немцу. Гюнтер был напуган едва не до мокрых штанов.
— Может, вернуть их? — спросил Александр, прекрасно зная, что говорит ерунду, что никто не вернется и никого никуда не утащит. — Пусть они и тебя заберут. Или поговорим?
Немец дернулся, как от удара.
— Я простой фермер, — жалко пробормотал Гюнтер. — Я же не знаю того, что вам нужно.
— Расскажи то, что знаешь. Остальное додумаем. Мне же ничего не нужно. Я просто заберу своих людей, и мы улетим. Навсегда.
Гюнтер с ужасом посмотрел на дверь.
— Спрашивайте.
Беседа была долгой. Адольф много спрашивал, и точно так же многое рассказывал. После того, как стало ясно, что технических подробностей их космической индустрии Гитлер не знает, а может быть, не хочет раскрывать, японцы заскучали.
— А как вы преодолели проблему психологического давления в полете? — спросил Богданов.
Двое парней перегрызли друг-другу глотки из-за скафандра в нескольких астрономических единицах от Земли, а фашисты сумели на допотопной технологии улететь за двадцать световых лет и уцелеть. Каким образом?
— Что? — Гитлер удивленно поднял седые брови. — Проблему чего?
— Давления на человеческую психику. Вокруг пустота. Замкнутое пространство корабля. Одни и те же лица. Полет же очень долгий…
— Долгий, — согласился Гитлер. — Это был очень долгий полет. Многие умерли, так и не увидев нашей новой родины. Но то, о чем вы говорите, было лишь одной из множества трудностей, которые нам предстояло преодолеть. И мы были готовы!
Адольф привстал, сервоприводы кресла опасно скрипнули.
— Давление, вы говорите? Жаль, многие из моих генералов не дожили до нашего разговора. — Гитлер развел руки в стороны, словно поддерживая невидимую огромную сферу. Теперь он смотрел куда-то вверх, но не на потолок, нет, выше. И Богданов понял, как человек такой заурядной внешности стал одним из могущественнейших мировых лидеров. — Жаль, мои солдаты не смогут рассказать вам, что такое настоящее давление. Когда самолеты врага сбрасывают на вас многотонные бомбы, мешая с землей живых и мертвых. Когда вы дрожите в окопе, ожидая, что с первыми лучами солнца прозвучит сигнал к атаке и все, что у вас есть, это пять выстрелов из Г-98 и блестящий штык! Или когда после метеоритной шрапнели надо заделывать дыры в отсеках, из которых со свистом выходит драгоценный воздух. Вот что такое давление! Когда вы знаете, что должны войти в двигательный отсек, с которого сорвало защитный кожух, получить свою дозу радиации и умереть от лучевой болезни! Но сделать, сделать свое дело! Вот что такое давление! А те пятеро слабаков, которые застрелились в своих каютах, просто не были немцами. Мы знали, что впереди нас ждет новая вершина. Мы верили! Верили в наш Рейх. И в душах не было места страху, слабости и истерике! Вот оно, воздаяние за лишения, вот оно! — Он резким, рваным жестом указал на окно, где над горизонтом поднимался красный диск Глизе 581. — Вечный восход Четвертого Рейха!