И все же наблюдательный социолог заметил нечто важное, некие оттенки взаимоотношений, в которых ему очень хотелось разобраться. Здесь чувствовалось что-то необычное. Участники встречи относились ко всему происходящему куда серьезнее, чем члены других ритуальных клубов…
Гамильтон покинул собрание с кипой самых разнообразных заметок.
— Я записал свои впечатления о съезде, — объявил он андроиду. — А ты? Закончил исторический обзор?
— Да, Гамильтон. — Андроид склонил свою матовую голову. — Думаю, экскурс в историю будет идеальным вступлением к твоей книге: я постараюсь доступно объяснить, что такое монархия. Ты и не воображаешь, сколько людей даже представления о ней не имеют.
— Отлично.
В самом деле, это сбережет массу времени, а то игроки баскетбольной команды уже начали жаловаться, что Гамильтон запустил спортивные тренировки. Успехи приветствуются, справедливо напоминали ему, но одержимость абсолютно недопустима.
— Выяснил что-нибудь интересное?
— Да, Гамильтон. Документы, которые показал нам доктор Густав, подлинные. Андроиды класса ААА из архивного отдела чрезвычайно ими заинтересовались. Очевидно одно: родословная Джорджа Густава — не подделка.
— Ну и чудненько, — Гамильтон ухмыльнулся. Теперь принудительное лечение робопсихиатру не грозило. Гамильтон был рад за него, парень ему действительно понравился.
— А как тебе работалось с андроидами «трижды А»?
Ан-Дан попытался изобразить улыбку.
— Примерно так же, как тебе, Гамильтон, когда ты имеешь дело с профессиональными социологами.
— Неужели? — улыбнулся в ответ Гамильтон.
В Орлеане происходили интересные события, если не сказать больше. Впервые за много лет жители пытались перекроить свой распорядок так, чтобы осталось время поглазеть на… парад!
То был один из самых скромных и благопристойных парадов: ни разукрашенных повозок, ни жонглеров-любителей, ни любителей-аэроциклистов, непонятным образом появлявшихся на любом параде. Процессию замыкали конные и пешие члены клуба, а возглавлял ее отряд рослых молодцев, которые надрывными и мрачными звуками своих волынок приводили зрителей в священный трепет.
Страсти кипели. Когда парад закончился, толпа обступила наследственного главу «Бани и Подвязки», требуя автографы.
— Пожалуйста, уважаемые леди и джентльмены, умоляю вас, — взывал Фарел Купер, с трудом вспоминая старинные правила вежливости. — Визит Его Светлости расписан по минутам. Умоляю вас! Не могли бы вы отойти чуточку назад? И вы тоже! Поберегитесь — лошади!
Два волынщика пришли ему на помощь и вместе с добровольными стражами порядка слегка оттеснили толпу. Джордж Густав только что подписал книгу молодой женщине, которая немедленно прижала ее к груди, словно самую дорогую реликвию. Подняв голову, доктор подмигнул ей и получил в награду еще один восторженный взгляд. Затем Густав сделал знак своей добровольной охране, и к нему пропустили следующего поклонника.
— Добрый день, мистер Смит, — поздоровался он и, пожав Гамильтону руку, занялся очередной книгой. — Приехали исследовать новый феномен? Должен сказать, ваши статьи превратили мое маленькое старомодное хобби в ответственнейшее дело.
Гамильтон улыбнулся.
— И как вы себя чувствуете в роли короля, доктор Густав? Насколько я могу судить, она оказалась куда сложнее, чем можно было представить… по крайней мере для монарха, который старается держать марку. Скажите, вы когда-нибудь задумывались о том, что было бы… что было бы, если…
— Если бы монархия сохранилась? Если бы я был наследником реальной власти, а не главой ритуального клуба? Конечно же, задумывался, мистер Смит, и не раз. Неужели вы полагаете, будто я начисто лишен воображения?
Покончив с последним автографом, Густав помахал собравшимся рукой и, повернувшись к Гамильтону, серьезно продолжал:
— Не знаю, как и почему во мне соединились гены всех этих августейших фамилий — это, конечно, произошло уже после того, как они утратили свою былую власть. Но могу сказать вам, к чему это привело. Во мне есть какая-то струнка, которая откликается на эмоции толпы. Я всегда чувствовал людей… да и андроидов тоже. По тестам я всегда получал самый высокий балл за лидерские способности и чувство справедливости.
— Да, я знаю. Вы пользуетесь популярностью как судья-любитель. Профессиональный суд ни разу не отменил ваше решение.
Густав пожал плечами.
— Итак, вопрос в том, унаследовал ли я свои способности от предков или все это — простое совпадение? Интересная тема для исследования! Хотя, как мне Кажется, теперь это не важно.
Подошел Фарел Купер и, коротко кивнув Гамильтону, обратился к своему патрону:
— Ваша Светлость, мы уже не укладываемся в расписание. Не угодно ли трогаться в путь? Ваш эскорт ушел далеко вперед.
Гамильтон усмехнулся. Он уже успел привыкнуть к манерам Купера. Густав поймал его саркастический взгляд и подмигнул.
— Ладно Гамильтон, поговорим позже Надеюсь, у меня еще будет возможность поведать вам, сколь много я почерпнул из вашего микросоциологического исследования Общества Бани и Подвязки.
Гамильтон почувствовал, что краснеет, и поторопился сгладить неловкость.
— Последний вопрос, доктор Густав. — Он повернулся в сторону толпы. — Что вы думаете о столь неожиданном росте симпатии к вам и вашему клубу? Во время этой поездки вас так тепло встречали в Орлеане и в других городах.
Густав нахмурился.
— Социолог — вы, Гамильтон, а не я.
— Но все-таки, как по-вашему, почему?
Густав вдруг посерьезнел. Он окинул взглядом толпившихся за ограждением людей, которые тянули шеи и принимались махать ему, как только он поворачивался в их сторону. Затем, посмотрев на Гамильтона, ответил:
— Мне кажется, они чувствуют себя усталыми, одинокими и оторванными от своего прошлого. Как ни прискорбно, наше общество не в состоянии дать им то, в чем они нуждаются. В нашу эпоху Всемирной Державы не все так счастливы, как, скажем, вы или я… Но, может быть, вам лучше самому разобраться в причинах и следствиях? Я ведь не специалист.
Подошел слуга, ведя в поводу чалого жеребца. Густав вскочил в седло. Нервное животное всхрапнуло и замотало головой, но робопсихиатр умело осадил его и успокоил, погладив по холке.
— Лично мне связей с прошлым хватает. Все, чего я действительно хочу, — это получить еще одну профессию. Надеюсь, вы меня поймете.
И, подмигнув на прощанье, он направил своего коня к ожидавшему эскорту.
Процессия миновала полпути к собору, когда Куперу наконец-то удалось поговорить с Густавом.
— Ваша светлость, — нахмурившись, начал камердинер, — простите за прямой вопрос, но не играете ли вы с огнем?
Густав пожал плечами и, улыбнувшись, помахал толпе. Конь под ним выступал уверенно и гордо.
— По-моему, нет, Фарел. В конце концов я ему не солгал. Все, что я сказал, — абсолютная правда.
Фарел Купер насупился.
— Этот парень вовсе не простак. Он может принять вашу откровенность за снисходительность и сумеет навредить нам, если захочет.
— Он не станет. — Густав усмехнулся. — Я доверяю Гамильтону, и ему незачем нам вредить.
— Надеюсь, вы правы, — пробормотал Купер, заслоняясь от очередного вихря розовых лепестков.
Толпа приветствовала их криками, расступаясь перед заунывным завыванием волынок. Густав махал публике в ответ и смеялся.
— Да не будьте же таким серьезным, Фарел. Со следующего понедельника вновь приступаем к Работе, а сейчас дайте мне насладиться даром предков!
— А если вам придется наслаждаться этим даром всю жизнь. Ваша Светлость?
— Прикусите язык!
— Да, монсеньор.
Эта игра была первой игрой в поло за время существования стадиона «Восточная Темза». Кроме того, это была первая игра, за которой наблюдали сто пятьдесят тысяч болельщиков, не считая многочисленных телезрителей. Профессиональные обозреватели, комментаторы-любители и умудренные опытом ученые мужи — все связывали возрождение этой почти забытой игры с растущей славой одного из игроков.