Выбрать главу

 Папа Чекки умер, пораженный на смерть лошадиным копытом.

 Но они оставались вместе. Всего пришлось испытать. Бывали в больших труппах, попадали и совсем в маленькие.

 Как ясно еще видела Люба окрашенные белою известкою, голые стены провинциального "Пантеона", в котором они работали в ту зиму. Какой там был леденящий холод! Перед представлением приносили три жаровни, и весь цирк наполнялся дымом, так что трудно было дышать.

 В конюшне стояли артисты, посинелые от стужи, и протягивали голые руки над жаровнями, и клоуны в своих полотняных башмачках прыгали на голом полу, чтобы хоть сколько-нибудь отогреть ноги.

 Труппа Чекки работала во всех родах. Танцевали, -- Фриц был партнером Любы. Люба была парфорсной наездницей, -- Фриц, как берейтор, подтягивал подпругу ее коня.

 Труппа бедствовала; едва была в силах исполнять половину программы.

 Дело не шло. Каждую неделю исчезало по одной лошади, -- ее продавали, чтобы добыть корму другим. Артисты с деньгами уходили; кто принужден был остаться, те голодали, -- пока наконец все было прожито и пришлось прикончить.

 Лошади, костюмы, -- все было взято, описано за долги, пошло с молотка.

 Был вечер того дня, когда это случилось.

 Немногие артисты, которые еще остались, сидели впотьмах молча и грустно. Ничего не могли придумать. Не знали, куда идти.

 В конюшне на ящике из-под сена перед пустыми стойлами сидел директор, и плакал, и бормотал все одни и те же проклятия на всех языках.

 И было совсем тихо, мертво тихо.

 Только собака, -- ее то не описали --т акая жалкая, с насторожившимися глазами, лежала на куче соломы...

 Труппа Чекки -- все четверо -- вошли в ресторан. Там было пусто. Трактирщик запер буфет и снял посуду. Стулья, покрытые пылью, громоздились на пыльных столах.

 Все четверо молча сидели в углу. Они пришли с почты. Каждый день туда ходили. Ходили за письмами от агентов, -- отказ за отказом.

 Фриц распечатывал их, -- и читал. Остальные трое сидели около, и не решались уж и спрашивать.

 Раскрывал письмо за письмом, читал медленно, точно не веря своим глазам. Прочтет, положит рядом.

 Остальные только смотрели на него, молча и уныло.

 Он сказал:

 -- Ничего.

 И они опять сидели перед печальными письмами, которыя не принесли им ничего.

 И сказал Фриц:

 -- Так жить нельзя. Нам надо специализироваться.

 Адольф пожал плечами.

 -- Немало найдется на всякую работу, -- сказал он насмешливо. -- Придумай что-нибудь новое.

 -- Работа на трапеции оплачивается, -- нерешительно соображал Фриц.

 Остальные молчали, и Фриц говорил так же тихо:

 -- Мы могли бы работать под куполом.

 Опять длилось молчание, пока Адольф не сказал почти яростно:

 -- А ты очень уверен в своей ловкости?

 Фриц не отвечал. И было совсем темно и тихо.

 -- Мы можем и расстаться, --сказал Адольф хриплым шепотом.

 У всех была та же мысль и тот же страх перед нею. Теперь она была высказана, и Адольф прибавил, всматриваясь в темноту покинутого покоя:

 -- Не век же голодать.

 Сказал это приподнятым, возбужденным голосом, как говорят люди, поспорившие из-за бесовой бороды; но Фриц упорно молчал, не двигаясь, и смотрел на пол...

 Поднялись и молча вышли. Везде было холодно и темно.

 Тихо сказала Люба, когда шли они, тесно прижавшись друг к другу, -- так тихо, что Фриц едва расслышал ее голос:

 -- Фриц, я буду работать с тобой на трапеции.

 Фриц остановился.

 -- Я это знал, -- тихо сказал он и пожал ее руку.

 Луиза и Адольф ничего не говорили.

 Они решились остаться в городе. Фриц заложил их последние кольца. Адольф оставался только затем, чтобы переписываться с агентами. Но Фриц и Люба работали.

 Повесили в "Пантеоне" свою трапецию, и начали каждый день работать. Перенесли некоторые партерные приемы на трапецию, и по целым часам, обливаясь потом, ломали свои тела.

 Минуты шли за минутами, раздавалась команда Фрица. Потом на той же трапеции отдыхали они с утомленными и тусклыми улыбками.

 Начали привыкать к работе; принялись за более трудные вольты. Пробовали делать прыжки между качелями, -- и стремглав низвергались в натянутую сетку.

 И все продолжали, подбадривая друг друга восклицаниями:

 -- En avant!

 -- Ça va!

 -- Encore!

 [-- Вперед! / -- Все в порядке! / -- Еще! -- фр.]

 Фрицу удавалось, Люба падала.

 Продолжали работу.

 Загорались глаза, как пружины напрягались мускулы; как победные крики звучали их голоса, -- удалось!

 И с лихорадочною быстротою подхватывались, перебрасываемые от одного к другой, подбадривающие оклики:

 -- En avant -- du courage! [-- Вперед! -- Смелее! -- фр.]