Люба делала успехи. ее мускулы трепетали, когда она перелетела на самую дальнюю трапецию. Попыталась еще раз, и опять удачно. Радость охватила их. Казалось, что сила их тел опьяняет их. Носились один мимо другого, и опять садились рядом отдыхать, покрытые потом, улыбающиеся.
Охваченные радостью, осыпали они взаимными похвалами свои тела, ласкали мускулы, которые их носили, и смотрели друг на друга блистающими глазами:
-- Ça va, ça va, -- говорили они и смеялись.
Начали одолевать труднейшие упражнения. Придумывали новые комбинации. Испытывали и соображали. Углублялись в упражнения с жаром изобретателей. Обсуждали и придумывали изменения. Фриц почти не спал: думы о работе будили его и ночью.
Утром, едва только солнце встанет, стучался он в дверь к Любе, и ждал ее.
И пока еще она одевалась, он, стоя у ее дверей, развивал уже свои планы, объяснял их, громко крича, и она отвечала, возбужденная, как он, -- и они наполняли весь дом своими радостными голосами.
Луиза протирала глаза и садилась на постели. Она начала посещать их опыты. Увлекалась успехами их работы: кричала им и аплодировала. Они отвечали сверху. Весь цирк был полон веселыми голосами.
Только Адольф сидел молча в своем углу у конюшни.
Однажды и он вошел, и сел, и смотрел на них. Ничего не говорил.
Работа кончилась. Выбивались из сил. Тяжело падали в натянутую сетку.
Фриц соскакивал на пол, и осторожно снимал Любу с сетки. Весело держал он ее на своих твердо вытянутых руках, -- как ребенка.
Одевались, и шли в маленький ресторан есть.
Начинали говорить о будущем, о том, где им удастся получить ангажемент, об условиях, которых они достигнут, об именах, которыя они примут, об успехах, которые их ожидают.
Оба, прежде такие молчаливые, они смеялись, они строили свое будущее. Фриц придумывал новое упражнение, -- всегда новое.
-- Если бы вот на это отважиться, -- говорил Фриц, весь пылая, -- если бы на это отважиться!
Люба глядела на него, и отвечала:
-- Так что ж! Если ты хочешь.
И что-то в ее голосе ободряло Фрица. "
-- Ты у меня молодец, -- говорил он вдруг и смотрел на нее, --и приветливо мерцали ее глаза.
И сидели оба, прислонясь головой к стене, глядя прямо перед собою, и мечтая.
Однажды попробовали они в первый раз свою последнюю выдумку, -- то, что, по их мнению, должно было их особенно выдвинуть, как их специальность. Им удалось, -- с одной трапеции на другую перепрыгнуть задом наперед.
Снизу послышался крик. Это Адольф, с высокоподнятым лицом, с сияющими глазами, кричал браво, браво, так что откликались пустые стены:
-- Браво, браво, -- кричал он опять, охваченный удивлением.
И они перекликались все четверо, спрашивая и объясняя.
В этот день они обедали вместе, также и на другой день. Они говорили об упражнениях, как будто бы все четверо в них участвовали. Фриц говорил:
-- Да, ребята, если бы мы вчетвером работали! Вы, Адольф, наверху, -- только шесты и мельницы, -- а мы, -- мы оба, Люба, -- под вами, -- с нашим бесовским прыжком, -- да, если бы нам это сделать!
И он принялся объяснять им свой новый план, расписывая все эволюции; но Адольф оставался безмолвным, и Луиза не решилась отвечать.
Но на другой день сказал Адольф, -- он стоял, потупя глаза и переминаясь с ноги на ногу:
-- Вы репетируете сегодня после обеда?
Нет, после обеда они не репетировали.
-- Я это потому, -- сказал Адольф, -- что даром тратишь время, и члены теряют свою гибкость.
После обеда Адольф и Луиза начали репетировать. Другие два пришли и смотрели на них. Они их ободряли и учили.
Фриц сидел веселый и играл Любиной рукой.
-- Ça va, ça va! -- кричали они оба снизу.
Наверху Луиза и Адольф смело перебрасывались между качелями туда и сюда.
-- Ça va, ça va.
Они знали, что теперь останутся вместе...
Репетиции кончились. "Номер" был готов. Работали совершенно так, как хотелось Фрицу. Назвались "Четыре беса" и отправились в Берлин делать костюмы.
Дебютировали в Бреславле. Потом ездили из города в город. Везде их сопровождал тот же успех.
Люба разделась, улеглась.
Не могла заснуть, -- лежала, всматриваясь в темноту.
Да -- как ясно видела она все это перед собою, все с первого дня!
Всю жизнь провели они вместе, -- всю жизнь!
И вот она пришла, она, эта чужая, -- погубить его,--при этой мысли бедная акробатка стискивала зубы в бессильной, отчаянной, чисто телесной ярости.
Чего надо ей от него, ей, с ее кошачьими глазами? Чего надо ей от него, ей, с ее развратными улыбками? Чего надо от него ей, что она ему навязывается, как девка? Отнять его от Любы, разрушить его силу, погубить его?
Люба кусала свое одеяло, мяла наволочку, не находила покоя своим лихорадочно жарким рукам.