Второе течение «психохирургии без ножа» — извлечение «болезни» без проникновения в полость, вообще вовнутрь. «Хилеры» этой школы утверждают, что из их рук истекает особая эманация (вспомним Коран: «Свет идет перед ними и с их десниц» [66:8]). Эта особая энергия разъемлет «болезнь» (кисту, опухоль, камень, суставной нарост и т. п.) на молекулы, молекулы свободно проходят через ткани, собираются в ладони «хилера» опять в «болезнь», которая и демонстрируется. Как правило, действа такого рода сопровождаются чтением Библии, причем ассистировать могут многие, это поощряется.
Мнения и заключения экспертов об этих двух способах психохирургии противоречивы. Наблюдателям-скептикам, и не им одним, не раз удавалось добыть выбрасываемую «болезнь», но анализы давали противоречивые результаты. Тут все зависело от того, кто их проводил: то «болезнь» оказывалась смоченной кровью ватой, то действительно, скажем, почечными камнями или чем-то в этом роде. Был случай, когда скептики торжественно обнародовали результат анализа: тампон, оказывается, был смочен овечьей кровью. Поклонники психохирургии приуныли, но ненадолго: кто-то вспомнил, что овцы на Филиппинах не водятся, ближайшие овцы — в Австралии, тогда чего стоит анализ? Медицинские власти Филиппин (это хорошо показано в повествовании Ника Хоакина) единодушны: психохирургия, «хилерство» — нее это шарлатанство. Поговаривают, правда, что тут налицо разделение труда: медики все равно знают, что их вердикт не остановит потока жаждущих исцеления, скорее подстегнет их, и тайком способствуют «хилерству». Но это вряд ли справедливо: так. можно заподозрить все и вся.
Третий вид целительства сомнений не вызывает ни в ком; о о хорошо знакомые народной медицине едва ли не всех стран костоправы («мануальная терапия»), они же на Филиппинах и массажисты. Здесь результаты поразительны и непротиворечивы. Помогает практически всем, хуже не становится никому. Техникой этого третьего направления пользуются и представители двух первых течений, что придает им надежность и респектабельность.
Хоакин не навязывает своего мнения ни о феномене филиппинских «хилеров» вообще, ни о самом знаменитом из них, Антонио Агпаоа, в частности. Тони Агпаоа практиковал тот вид психохирургии, который выше был обозначен как первое ответвление народной медицины. Вывод, который можно сделать из повествования Хоакина, сводится к формуле: «В этом что-то есть». Можно добавить, что репутации Тони Агпаоа и всего «хилерства» сильно повредила его ранняя смерть: он умер в 1982 г. в возрасте 42 лет. Соперники и недоброжелатели говорили, что его погубило неумеренное жизнелюбие, поклонники — что он весь отдал себя людям и сгорел. Читатель волен сам сделать выбор. Ныне самый знаменитый хилер Филиппин — Алекс Орбито, всего же на Филиппинах насчитывают до семидесяти «хилеров», пользующихся международным признанием. Есть отели, отведенные паломникам за здоровьем, в коих недостатка нет. Бывает, стены таких специализированных отелей сплошь увешаны костылями исцеленных — это очень впечатляет.
Филиппины — страна религиозных мистиков; мистик, как уже говорилось, и сам Ник Хоакин («чертовщинка» непременно присутствует в его художественных произведениях). В стране много визионеров, прорицателей (особенно прорицательниц), их часто именуют бесноватыми, но некоторые из них сумели увлечь за собой десятки, а то и сотни тысяч людей, создав устойчивые деноминации. Одна из таких деноминаций — Иглесия-ни-Кристо, Церковь Христа, организация с поистине железной дисциплиной, оказывающая влияние на политическую жизнь страны. О ней говорят много и говорят разное, но ясно одно: к Богу они относятся очень серьезно.
Филиппины — страна истово верующих, к Богу там стремятся чуть ли не все, пусть и по-своему, а это верный признак жизнеспособности народа. Сектантов, пророков, поклонников экзотических культов нередко именуют изуверами и фанатиками. Что есть, то есть, но несомненно, что под всеми этими часто непривлекательными формами религиозности кроется что-то чистое и искреннее. И нет большого греха, справедливо замечает Хоакин, в непостоянстве поклонения, ибо надо постоянно изумляться, не допускать рутинизации культа. «Бог меняет моды на святых, чтобы святость всегда изумляла нас». Может быть, Хоакин слишком снисходителен к религиозной практике своих соотечественников, но кто может бросить в него камень, и в них тоже?
Филиппины также — а может быть, и прежде всего — страна завзятых петушатников, страстных поклонников петушиных боев. И вот тут трудно примириться со снисходительностью. Петушиные бои — это мука и страдания, это причина распада семей даже здесь, в католической стране, это источник неисчислимых бед и огромного горя. Эта страсть всепоглощающая: петушатник в считанные минуты, секунды даже, спускает все, что имеет: деньги, отложенные на учебу детей, верного помощника — буйвола-карабао, еще не собранный урожай риса.
Во вполне современном городе, таком, как Манила, по утрам нас будит бодрый петушиный крик, потому что петухов держат многие, и в самом центре города можно увидеть привязанного к дереву или ограде красавца, горделиво вышагивающего в ожидании очередной схватки. Техника подготовки петухов к бою, воспитания в них доблести изощренна и не поддается описанию. Хоакин прав: у филиппинца, кажется, эта страсть уже в крови, и, завидев двух дерущихся бойцов, он непроизвольно воскликнет: «На белого!» или «На красного!» (так делаются ставки), и тут же невесть откуда возьмется кристо (так называют держателя пари). Еще И. А. Гончаров, в середине прошлого века посетивший Манилу на фрегате «Паллада», отметил, что каждый тагал таскает под мышкой петуха. Страсть эта древняя, и пет никаких признаков того, что она изживается. Скорее наоборот.
Филиппины — страна поэтов. Хоакин повествует об одном из них, Хосе Гарсии Вилье, мастере необычайно усложненного стиха. Вот образец его поэзии в переводе А. Эппеля:
Этот поэтический изыск не натужен, он — от музыкальности и утонченности филиппинской души; она — в стихах Вильи. Она помогла ему добиться признания как поэту на американской литературной сцене, где — как и везде в Америке — так сильна конкуренция. Игра со словами — не баловство, она есть свидетельство развитости поэзии, а Вилья — мастер такой игры. И кому судить об этом, как не Хоакину, тоже чародею слова, способному написать:
Поэту Хоакину нравится поэт Вилья — редчайший случай. Ибо, хотя поэтов, по Пушкину, издревле связует сладостный союз, это верно лишь в каком-то высшем смысле. На земле поэты обычно ссорятся между собой, ибо никак не могут поделить славу, особенно если поэт невоздержан на язык, как Вилья. А он именно таков, как описано у Хоакина: вполне способный заявить при знакомстве, что вы бездарно одеты (это может быть сказано и женщине), а то и похуже.
Автору этих строк довелось в 1975 г. принимать участие в одном литературном действе, где был и Хосе Гарсия Вилья. К нему подошел начинающий англоязычный поэт из Африки. Подошел, как подобает подходить дебютанту к признанному мэтру: почтительно и робко, и смиренно попросил оценить его стихи. Вилья взял стихи, бросил на них небрежный взор и заявил, что читать их не будет. «Но почему?» — изумился начинающий поэт. «Они некрасивые», — ответствовал мэтр. Он даже снизошел до объяснения: в стихах дебютанта нет разбивки на строфы, «а это так некрасиво — на стихи должно быть приятно взглянуть». И пустился в рассуждения: хороший портной из совершенно скверной ткани может создать шедевр, хороший повар из скверных продуктов приготовит нечто изумительное. Все дело в форме, а не в содержании, как пытается уверить дебютант. Мастер — это всегда мастер формы. «А вы стихам не можете придать форму». Молодой поэт был раздавлен.