Ученые уверяют, что еще два тысячелетия назад климат на севере Африки был куда более благоприятным. На месте пустынь расстилались плодородные равнины с полноводными реками и озерами, с богатым растительным и животным миром. Геродот писал о существовании где-то в этих краях страны кочевников гарамантов, а еще далее к центру Сахары — древних царств атарантов и атлантов. Но белое солнце бедуинов побеждает: век за веком, десятилетие за десятилетием, год за годом Сахара расширяется, захватывая новые территории в сотни, тысячи квадратных километров.
Могучую силу солнце теряет лишь за мгновение до заката. За горизонт огромный пылающий диск уходит в считанные секунды, словно проваливается в бездну. С вершины черной горы видно, как быстро пожирает пустое пространство тень. Эта живая тень легко догоняет джип, во весь опор несущийся прочь от заката, накрывает и бедуинскую деревню, и одинокую бессильную чинару. И меня. До утра Восточная пустыня остается одна.
Под покровом небес.
ВЕСНА. ЦЕНТР
Конец света
Эрцгерцог Карл Людвиг, младший брат императора Австро-Венгрии Франца Иосифа, открыл пражскую техническую выставку в воскресенье, 15 мая 1891 года, в 10 часов. Яркое утро обещало теплый день. На торжество собралась вся городская знать; чопорные господа в сюртуках прятались от солнца под черными шляпами, оживленные разнаряженные дамы — под легкомысленными цветными зонтиками. Конные экипажи оставляли на площади, у павильона с забавным названием Лапидариум (здесь позже разместится выставка чешских каменных скульптур) или у входа в только что отстроенный Промышленный дворец. Под его увенчанным башней с часами куполом гости проходили на просторную террасу, куда ветерок доносил свежесть близкой Влтавы. На террасе и выставили столы с шампанским и снедью.
Публика попроще в предвкушении праздника прогуливалась неподалеку, по дорожкам ухоженного лесопарка Стромовка. Издавна здесь, в речной пойме к северу от городской черты, размещался Королевский олений заповедник — охотничьи угодья императорской семьи. Постепенно лес стал парком: в одной его части разбили пышные клумбы, понаставили резных беседок и нарядных летних шатров. Выставку не случайно решили строить на опушке Стромовки, растущий город и тут подобрался к Влтаве вплотную. Самые отважные горожане на эту выставку добирались из города на железном самоходе — трамваем, только-только пущенная линия которого наконец-то вывела Прагу в долгий ряд европейских метрополий. Теперь не только Париж, не только Мюнхен, но и главный город Богемии имел все основания гордиться выставкой собственных достижений.
Заканчивался XIX век, который принес множество технических открытий, казавшихся его современникам великими. Человечество поставило себе на службу напор пара, мускул машины, энергию радиоволн, даже опасную силу электричества. Изобретатели уже не считались безобидными бессмысленными чудаками, они были в цене; их принимали при дворе, знакомством с ними хвастали в обществе, их кабинеты стали чем-то вроде церковных альковов (как точно сказано — храмами науки!), а их открытия стали новой религией будущего. Казалось, воля и разум человека, а не его происхождение отныне двигали жизнь вперед; даже дворцы принялись строить не во имя монархии, а во имя Промышленности.
Прага ценила внимание императорской семьи и визит самого Карла Людвига, подчеркивавший заботу Вены о делах провинции, но все же не эрцгерцог был главной достопримечательностью выставки. В центре всеобщего внимания находился плотный бородатый мужчина с грубоватыми повадками, явно из разночинцев. Франтишек Кржижик и впрямь был сыном сапожника и служанки из заштатного местечка Планици-у-Клатов. Но природа не принимает во внимание ни географию, ни родословную; гении часто рождаются там, где их никто не ждет.
Главный аттракцион запланировали на вечер, и это был не банальный фейерверк. Когда стемнело, знатная публика снова собралась на дворцовой террасе, за которой поблескивала гладь большого бассейна. Дирижер требовательно поднял палочку, медный оркестр грянул во всю силу легких. Почти сразу музыку приглушил капельный шум, и в столбах цветного света в небо взметнулись десятки водяных струй. Зрители восторженно замерли, а фонтан — под каждый такт, послушный взмахам дирижера, — вспыхивал все новыми цветами, пульсировал, кружился в вальсе, замирал, рассыпался мириадами радужных брызг и разбивался миллионами радужных капель.
«Ах!» — ошеломленно вздохнули дамы. Чудо невиданное! Первый в Европе цветомузыкальный фонтан! И сконструировал его тот самый симпатичный бородач, пражский инженер Франтишек Кржижик. Наутро в газетах написали: «Сущность этой завораживающей игры света заключается в потоках воды, подсвеченных электрическими прожекторами с цветными стеклами сквозь прозрачное дно водоема. Воду в фонтаны гонит паровая машина при помощи скоростного насоса. За секунду фонтан извергает 250 литров воды».
Да, подходил к концу XIX век, и этот fin de siècle, объявивший войну академизму и классике на всех фронтах, по всем направлениям, от инженерной мысли до архитектуры и живописи, позволил себе даже эпизод сецессии, обособления, отхода от нормы. Кто знает, быть может, верхом этого легкомыслия казалось соединение практичного и прекрасного — технического прогресса с достижениями искусства; порочный союз гаечного ключа и флейты, странная свадьба электрической розетки и дирижерского фрака, мезальянс венского вальса и парового насоса. Геометрическую ясность рисунка при общей свободной декорации — вот что воспел в симфонии воды и света инженерный ум Франтишека Кржижика, вот как он воспринял каноны венского сецессионстиля.
Да разве он один добивался в ту пору перехода в новое качественное состояние, соединения прежде не соединимого, сочетания прежде не сочетаемого?! Дарвин и Маркс поставили под сомнение устоявшиеся представления о происхождении видов; эскадры флотоводцев раздвинули границы мира, который куда в большей степени, чем Божьим, становился миром человечьим. Человек искал новой гармонии с природой, и скорый успех этого поиска повсюду, и в Праге тоже, обещали детали. Уверенный купол Промышленного дворца архитектора Мюнцбергера; взятая из ничего, из проводов, энергия движения трамвая; да сама идея технических выставок, демонстрирующая превосходство изобретательности над обстоятельствами, диктовали новую моду.
Мода сецессиона — это мода на элегические пастельные тона, кокетливые дамские туалеты, на трогательные букеты живых цветов по поводу и без повода. Это время, когда запретная, скрытая сексуальность находила самое неожиданное выражение, например, в мощно подсвеченных красным столбах воды, с сумасшедшей силой бьющих из скрытых от неопытного глаза форсунок. Болезненная эротика, через столетие пожмут плечами снобы. Еще бы, они-то не пережили целомудренной викторианской эпохи…
В маленькой, да к тому же несамостоятельной, Чехии Франтишеком Кржижиком (его фамилия и по-русски звучала бы совсем просто — что-то вроде «Крестиков») гордились необычайно и звали «нашим Эдисоном», к тому же эти два электротехника были ровесниками. Для начала Кржижик изобрел железнодорожный семафор с дистанционным управлением. Потом, в 1880 году, разработал так называемую дифференциальную дуговую лампу, которую с триумфом представил на Парижской выставке. Иногда кажется, что в тогдашней Праге все, что только можно было придумать, придумал пан Кржижик. Именно он осветил и электрифицировал половину центральноевропейской империи. И первый электрический локомотив, и первый электрический молот, и первый электромобиль, и первый пражский трамвай (тот самый, от Летенских садов до выставки), и иллюминация столичных проспектов, и первая в Австро-Венгрии электрифицированная железная дорога, 25 километров стальных путей с искрой, от городка Табора до местечка Бехине, и сейчас раз в год по этой магистрали катает ротозеев «ностальгический поезд» — все это его, пана Франтишека, рук дела. К концу века Кржижик стал промышленником, на его заводах выпускали им же сконструированные локомотивы, бодро тянувшие время вперед.
Но минул fin de siècle. Время сменило цвет.
Новое время наполнили новые злые символы: стремление к прогрессу обернулось страшными мировыми войнами, в ходе которых и нашли применение всяческие технические новинки, а предприниматель Кржижик разорился. Он прожил почти сто лет, скончавшись уже после того, как Прагу оккупировали нацисты, и в последний раз напомнил о себе накануне Второй мировой, сочинив радиописьмо Альберту Эйнштейну под названием «Сумрак войны». Не помогло: хотя Кржижик сызмальства и работал с искрой и светом, его век завершился сумрачно.