Основной задачей своей работы он считал согласовать исторические науки с естествознанием и обнаружить общие законы психического развития человечества на основе эволюции его материальной культуры, в основе которой, в свою очередь, лежит постепенное усовершенствование орудий умственной и физической деятельности людей.
Эта работа Н. А. Морозова, как бы спорны ни были некоторые его выводы, представляет большой методологический интерес. Ученый впервые поставил существенные вопросы в пограничных, между естествознанием и историей, областях.
В последние годы жизни Н. А. Морозов закончил большой труд о теоретических основах геофизики и метеорологии, в котором по-новому подошел к предсказаниям погоды. Эти годы он провел преимущественно в имении Борок, которое по инициативе В. И. Ленина было передано Морозову в пожизненное пользование. В 1932 году он был избран почетным членом Академии наук СССР. Советское правительство присвоило ему звание заслуженного деятеля науки, он был награжден двумя орденами Ленина и орденом Трудового Красного Знамени.
По случаю девяностолетия ученого постановлением Совнаркома СССР были учреждены стипендии имени Н. А. Морозова студентам и аспирантам, работающим в области астрономии, физики и химии. А также его имя было присвоено созданному по его инициативе биологическому стационару «Борок» АН СССР, призванному наблюдать за изменениями в окружающей среде в результате создания Рыбинского водохранилища.
В период ярко выраженного процесса дифференциации наук Н. А. Морозов выступал за интеграцию естественнонаучных знаний, за взаимодействие наук, за разработку тех проблем, которые находились в пограничных областях. Это очень созвучно нашему времени — времени интеграции знаний, когда активный рост наших знаний о природе происходит в точках соприкосновения различных наук. Он выступал за сотрудничество ученых различных стран в разработке фундаментальных проблем науки, за науку как достояние всего человечества.
«Международность, — писал Н. А. Морозов, — это главная характеристика всякого истинного знания. Ньютон и Кеплер, Дарвин и Маркс, а с ними и Менделеев в своих теоретических выводах являются достоянием всего мыслящего человечества. Их открытия ложатся в основу мировоззрения каждого из нас и лягут в основу мировоззрения каждого из будущих поколений».
Н. А. Морозов считал, что движение человеческого познания не упраздняет, а только исправляет то, что было достигнуто уже ранее.
Он подходил к истории отдельных дисциплин с позиций истории науки в целом. «Как уже не раз случалось в истории естествознания, — замечает он, — человеческая мысль и здесь шла многообразными путями к одной и той же конечной цели — выяснению истинного строения и эволюции атомов. В самый разгар реакции против алхимических фантазий, реакции, господствовавшей почти безраздельно среди химиков XIX века, провозглашенная алхимиками идея о единстве вещества и трансформируемости его видоизменений нашла себе приют у самых выдающихся физиков. В то время как многие химики того периода наделяли атомы современных минеральных элементов даже предвечным существованием в природе, физики и астрономы постепенно приходили к совершенно обратным выводам».
«Эволюционная теория… — писал Н. А. Морозов в 1909 году, — проникает теперь и в невидимый мир атомов и тоже обнаруживает в нем закон прогрессивного осложнения действующих единиц. Вместе с тем она бросает нам луч света и на химию будущего».
Историзм как способ познания был присущ Н. А. Морозову — ученому-энциклопедисту. Диапазон его интересов распространялся от «кирпичей мироздания» — химических элементов — до сущности жизни; от возникновения звезд в результате взрыва космических тел до образования облаков, от векторного исчисления до теории относительности, от процессов, происходящих в центре земного шара, до воздухоплавания, от древней и средневековой истории стран Средиземноморья до итогов науки начала XX столетия.
Далеко не все бесспорно в представлениях и рассуждениях Н. А. Морозова. Кроме того, архаичные термины и понятия, которыми он пользовался, мешали пониманию новых идей. Но какую бы книгу или статью Морозова ни взять, мы всегда найдем в ней оригинальные мысли самобытного ученого.
В качестве примера приведем его введение к сборнику стихов «Звездные песни» — «Наука в поэзии и поэзия в науке».
НАУКА В ПОЭЗИИ И ПОЭЗИЯ В НАУКЕ
Таковы строки, оставшиеся у меня в памяти с детства. Откуда они появились в моей голове, я уже не знаю, но они почему-то запали мне в душу, хотя в то время я и не мечтал о темницах, которым суждено было впоследствии так сильно ворваться в мою жизнь.
Собственно говоря, мы и все наблюдаем окружающий нас мир как будто из окна комнаты, и притом наши органы чувств дают нам о нем очень неполное представление. Подумайте только, что, кроме той гаммы световых лучей, которую различает наш глаз, существует еще огромное количество других, и каждая из них, — если бы мы были способны воспринимать ее зрением, — представила бы нам вселенную совершенно в новом, своеобразном световом наряде! А сколько звуков и музыкальных тонов, которых мы не слышим, проносятся в природе вокруг нас! Ведь даже сама земля, не переставая, посылает нам аккорды изо всей своей глубины!
Но природа зовет нас к себе не одними своими внешними, световыми, звуковыми и ароматическими покровами, а главным образом тем вечным, что мы ожидаем найти под ними и с помощью всемогущей науки действительно находим.
писал когда-то Владимир Соловьев.
И чем развитее, чем богаче поэтическими образами и настроениями наша душа, тем сильнее отзывается она на все совершающееся в окружающем нас мире.
Природа, любовь и стремление к идеалу всегда были доминирующими мотивами истинной лирической поэзии. Все эти три мотива постоянно перемешиваются в ней между собой. Возьмем хотя бы прелестные стихотворения Стивенсона, которые я часто повторял про себя во время заточения в Шлиссельбургской крепости и не решался перевести, чтобы не испортить:
Или: