— Эдька — это кто?
— Старший мой, — подала голос вдова. Ее малыш не то заснул, не то забылся, и женщина так и стояла посреди двора, укачивая своего младшего и с истовой надеждой глядя на мага.
— Где он сейчас?
— Коров пасет, — ответила девчонка. — Он у старого Гвара в подпасках ходит.
— В подпасках, говоришь? — Ольрик присел на крылечко рядом с девчонкой. — А тебя звать как?
— Мика. А это Леани. — Девчонка показала магу скрученную из соломенных жгутов куклу. — Она эльфа. Деда, а ты цацку мне отдай.
— Не отдам, — покачал головой Ольрик. — Брат твой правильно ее выкинул, плохая это цацка, недобрая. А ты мне, Мика, вот что скажи: ваш маленький эту цацку случайно не брал поиграть?
— Брал. — Мика закивала. — Только он глупый, он что ни возьмет, все в рот тянет. Я у него забрала.
— В рот тянул? — азартно переспросил Ольрик. Паола, до сих пор стоявшая тихо, невольно шагнула ближе: ищейка взяла след? Что ж там за «цацка» такая? Ольрик замахал на нее руками: — Стой где стоишь, не лезь. А ты, мамаша, поди сюда.
Что происходило в тихом дворике дальше, Паола даже и не поняла толком. Сначала Ольрик вроде бы просто смотрел малыша, вот только в какой-то миг Паолу едва к забору не отшвырнуло всплеском тяжелой, душной, чуждой и Небу, и Жизни магии. А после — мелькнуло в воздухе черное, и нагнала его слепящая молния…
Громыхнуло так, что с треском захлопнулись ставни на окнах, а веревку с постиранными рубашонками оборвало и снесло на крышу хлева. Заметались всполошенные куры, с карканьем шарахнулась прочь сидевшая на заборе ворона. Довольный Ольрик с хрустом размял пальцы. Махнул Паоле:
— А вот теперь, девочка, лечи.
Они с Ольриком остались ночевать в доме вдовы. Забегал Класька, Ольриков ученик, с ним передали на постоялый двор весть, чтоб не искали и не тревожились. Чутье Паолы подсказывало: малыш не излечен полностью, нужно остаться с ним рядом хотя бы до утра. Ольрик обошел дом, убирая следы темной магии. Проверил и саму вдову, и Мику с ее куклой, и Эдьку. Эд вернулся на закате, и маг сразу же взял мальчишку в оборот.
Невысокий, щуплый для своих тринадцати Эдька стоял перед Ольриком, как провинившийся школяр перед строгим учителем. Вот только вины за собой он явно не знал.
— Я эту штуковину у Ильды взял, — рассказывал Эд. — К ним на пасеку странница заходила, ночевать просилась, а утром, как уходить, начала Ильду с собой звать. Что тебе, говорит, в этой глуши делать, в медвежьем углу девочке с даром Господним. А Ильде она не понравилась, странница. Ильда мне потом как сказала: тошно от нее и муторно, вроде правильно говорит, а слушать не хочется. Вот и не пошла. А странница, значит, ей тогда эту штуку и сунула. Береги, говорит, а как надумаешь, обо мне вспомни, я и появлюсь. И снова ту же песню завела, чего тебе, значит, всю жизнь в глуши прозябать.
— А ты сам ту странницу видел? — Ольрик задумчиво огладил бороду.
— Не, — мотнул головой Эдька. — Я на другой день туда пришел, а у Ильды на шее эта дрянь болтается.
Ольрик подался вперед:
— А скажи-ка мне, Эд, ты сразу о ней так подумал: дрянь?
— С ходу, — решительно кивнул мальчишка. — Потому и спросил откуда. Она такая была… понимаете, Ильда — она светлая, на нее глядеть радостно. Вот как на тебя, — обернулся к Паоле. — А от этой штуки на нее как тень легла. Душная такая. Я за Ильду испугался. Вот и забрал и в речку выкинул.
— Текучая вода? — понимающе спросил Ольрик.
— Ну да. Кто ж знал, что Мика…
— О Мике мы не будем. — Ольрик встал. — Мика ваша — обычная девочка, бусики любит, какой с нее спрос. А вот ты, Эд, завтра с утра отведешь нас к Ильде. Сам понимаешь, поглядеть надо, не навредило ли ей. Да и вообще, — Ольрик огладил бороду, — интересно мне, что та странница в ней нашла.
Ночь прошла тихо. Правда, вскоре после полуночи, в глухой час, малыш заплакал и заметался во сне, но Паола прикрыла его крылом, и он засопел спокойно.
— И ты спи, — сказал Ольрик так и сидевшей рядом с сыном вдове, — умаялась, поди. Теперь все хорошо будет.
Наутро отправились глядеть на пасечникову Ильду.
— Ты расскажи нам пока, — велел Ольрик, когда отошли от деревни. — Мика вчера Ильду приблудой назвала, это почему?
— Так дядька Виль ее на дороге подобрал, — объяснил Эд. — Давно, она мелкая еще совсем была. Он с ярмарки возвращался, видит — сидит прям посередь дороги дите и плачет. Где мамка-папка, не знает. Где живут — в доме, где дом — в деревне. Концов не найдешь, в общем. Ну, он и взял.
— Что ж ее, не любят в деревне?
Эдька почесал в затылке, взъерошив и без того лохматую шевелюру до полного непотребства. Мотнул головой:
— Не! Просто странная она, чудная.
— А ты, говоришь, с ней дружишь?
— Да по-разному. — Эдька пожал плечами. — Она ж девчонка!
Паола прикрыла ладонью улыбку. На слове «девчонка» от Эдьки плеснуло неловкой, смущенной нежностью. Может, сейчас и не дружат, но дайте срок…
Пасечник жил недалеко, на холме за лугом. У подножия холма бил родник; Ольрик набрал воды в пригоршню, отпил, стряхнул брызги с бороды.
— Ишь, ледяная. Видать, из-под гор течет.
Паола мимолетно удивилась: где те горы! Но переспрашивать поленилась. Очень уж благостный, сонный покой обнимал здесь гостей. Гудели пчелы, пахло цветущими травами и медом. Ульи-колоды стояли под крутым склоном, укрытые холмом от холодного ветра с гор. Тропа, почти незаметная в высоком разнотравье, шла мимо, огибала одинокий могучий дуб и упиралась прямиком в крыльцо: забора вокруг пасечникова дома не было.
— Беспечно живет, — буркнул маг.
— Ильда, — крикнул Эдька, — Ильдуша!
Из окошка высунулась светловолосая голова:
— Здесь я, Эдь…
Ойкнула, завидев, что мальчишка пришел не один, и скрылась.
— Мир этому дому. — Ольрик первым поднялся на крыльцо, открыл дверь. — Принимайте гостей, хозяева.
Девчонка лет десяти поклонилась гостям, выставила на стол кувшин медового кваса, глиняные кружки. Сказала, с любопытством поглядывая на Паолу:
— А папка на дальний луг пошел, к обеду только будет.
— Ничего, подождем. — Ольрик степенно огладил бороду. — С тобой вон поговорим пока. Ты мне, Ильда, разъясни про ту странницу, что тебя с собой уйти звала.
— Недобрая она. — Ильда затеребила кончик светлой косы, кинула еще один быстрый взгляд на Паолу. Сказала: — Вот ты — добрая, к тебе тянет. А от нее отталкивало. Она ласковое говорит, а у меня руки стынут.
— Стынут, говоришь? — Ольрик взял Ильду за руку, словно невзначай тронул бьющуюся на запястье жилку. Притянул девочку к себе поближе, положил ладонь ей на лоб. — А выглядела она как?
— Обычно. — Ильда сдвинула светлые бровки, явно стараясь вспомнить поточней. — В платье черном, в платке. С клюкой. Старая.
— А скажи, Ильдушка, — Ольрик вдруг улыбнулся, хитровато взглянув на Паолу, — у тебя последнее время плечи не зудят?
Паола ахнула. У нее тоже лет в десять плечи зудеть начали. А к одиннадцати проклюнулись крылья…
Ильда кивнула, глянула непонимающе.
— Чую дар, — объявил маг. Паола подавила улыбку: любит же учитель перед деревенскими в сказочного волшебника играть! — Странница непроста была, тоже почуяла. Ох и молодец ты, Ильдушка, ох и умница, что с нею не пошла. Ведь она смерти служит. И на амулете, что Эд у тебя забрал да выкинул, сила Смерти была. Она бы твой дар во тьму оборотила, тебе дорогу к Небу навсегда закрыла.
Девчонка ойкнула. Эдька бочком, словно ненароком, придвинулся к ней ближе, взял за руку. Ольрик взглянул на мальчишку:
— А в тебе, малый, тоже свой дар спит, да некрепко спит, пробуждается. Так верно тьму почуять. Путь вам обоим со мной в столицу, в школу при гильдии магов. Поедете?
Ильда посмотрела на Паолу. Кивнула:
— Поеду.
— А мамка как же? — спросил Эд. — Я ее с малыми не могу бросить, как они без меня.