— Я вот тебя слушаю, и мне кажется, все это было с кем-то другим, — пренебрежительно вздыхала Чикита. — С тех пор прошла целая вечность! Замолкни уже, что толку ворошить воспоминания? Мое теперешнее спокойствие бесценно, и я никому не позволю его нарушать.
Рустика запальчиво возражала: это никакое не спокойствие, а самая настоящая смерть при жизни. «Мистер Криниган, может, и отдал богу душу, но вы-то живехонька, — ругалась она. — Ну распрощались вы с театрами да ярмарками. Это еще не значит, что нужно сводить себя в могилу». Чикита притворялась, что не слышит, и погружалась в вышивку и чтение. Она понимала, что Рустика права, но как вернуть израненной душе радость жизни? У нее не было воли даже попытаться разузнать это.
Но однажды в полдень ей пришлось-таки выйти из спячки. По Эмпайр-авеню подъехал лимузин, остановился возле ее бунгало, из него вышла стройная девушка и постучала в дверь. Рустика в кухне готовила обед и открыла только через пару минут.
— Здесь ли живет мисс Чикита? — спросила девушка с британским акцентом.
— Да, — ответила служанка, смерила ее взглядом и вытерла руки о передник. — What do you want?[165]
Вместо ответа незнакомка обернулась к автомобилю и победно воскликнула: «Нашлась!»
Мгновение спустя статная дама, опираясь на трость и руку секретарши, вылезла из лимузина и, прихрамывая, однако держа осанку, прошествовала ко входу. На ней было бархатное платье couleur bouton de rose[166] с высоким воротником и огромными карманами, серый жакет, напоминавший военный китель, и парижская шляпа en avant[167], из тех, что вошли в моду во время войны.
— Сеньорита, бегите бегом сюда! — завопила Рустика, не веря своим глазам. — К вам сеньора Бернар приехала!
— Мы чуть не умерли, пока тебя разыскали, та petite, — с порога упрекнула Сара хозяйку дома. — Как ты умудрилась забраться в такую глушь?
Чикита указала ей на кресло, и Сара рухнула в него. Лилипутка пристально рассматривала старую знакомую. В свои семьдесят с гаком, лишившись ноги и набрав несколько фунтов, Божественная по-прежнему пленяла индивидуальностью и темпераментом. Говоря, она ярко жестикулировала, сверкала глазами и потрясала рыжими, как прежде, кудрями. И все же, когда первый восторг отступил, Чикита заметила, что годы не пощадили гостью. Сара оставалась молода душой, но тело являло безусловные признаки разрушения.
Чикита полюбопытствовала, кто ей нашептал об убежище в Фар-Рокавей, и Божественная беззаботно махнула рукой.
— Я никогда не выдаю своих лазутчиков, — заявила она. — Но эта особа не преувеличила, заметив, что живешь ты у черта на рогах.
По обычаю, она завладела словом и, располагая вниманием Чикиты и секретарши-англичанки (Рустике, как ни грустно, пришлось вернуться в кухню к кипящим кастрюлям), завела длинный монолог о самых разных делах: начиная с решения впервые в жизни сыграть в пьесе на английском и заканчивая непоколебимой уверенностью в скором поражении Германии, сулящем ей возможность вернуться на родину.
Пока она разглагольствовала, с кухни начали доноситься восхитительные запахи. Ноздри Божественной затрепетали и, оборвав на полуслове характеристику игры Этель Берримор в «Даме с камелиями», она призналась хозяйке, что умирает от голода и не прочь отведать этой вкуснятины — что бы там ни было, — которую сейчас готовят.
Через несколько минут Бернар, секретарша и Чикита уже восседали за столом, и француженка с завидным аппетитом разделывалась с полной тарелкой кукурузной каши с жареной свининой.
— Ну, — вдруг заговорила она и пытливо взглянула на Чикиту, — а где же ты выступаешь теперь?
Чикита едва слышно пролепетала, что вот уже два года не работает. Сара сразу же помрачнела.
— Мне говорили, да я не хотела верить, — сказала она, поддела вилкой кусочек свинины и отправила в рот. — Всего несколько лет назад ты просила у меня помощи, поскольку нуждалась в знакомствах, и я тебе бескорыстно помогла, считая, что твое призвание — как и мое — быть жрицей искусства.
Чикита оробело уткнула подбородок в воланы блузки. Кому другому она, может, и возразила бы: прошло не всего несколько, а двадцать лет, — но только не Бернар, ведь она богиня, и, значит, представление о времени у нее не такое, как у смертных.
— И что же внезапно, — почти что декламировала Сара угрюмым тоном, — открывается моему потрясенному взору? Я ошибалась в тебе! Ты прекратила служить искусству, не имея на то ни единой веской причины!