В третий раз пронзительный свист Есугея пронесся над долиной. Рыжебородый вождь монголов видел то, чего не замечали его враги — татары растянулись вдоль реки Керулен, в азарте погони полностью потеряв всякую организацию. Их нойоны не знали, что отступление монголов было ложным, «волчьим бегством». По сигналу Есугея его воины начали поворачивать коней, занимая склоны окрестных холмов, а из неприметной лощины на полном скаку вынеслась кераитская дружина и с намета ударила в открытый бок татарского войска.
Кераиты называли себя «детьми ворона». Их хан Тоорил был побратимом-андой Есугея. Кератиты поклонялись железным крестам и умершему богу Есусу. Они верили, что Есус однажды вернется на Землю и соберет всех праведников, чтобы отвести их на небесные луга, где в реках течет молоко, а травы как мед. Их шаманы-монахи называли монголов язычникам, но это не мешало двум народам быть союзниками. Государя кераитов Маркуса, равно как и Амбагая, казнили в империи Цзинь. Верный побратимской клятве, Тоорил, когда Есугей попросил его о помощи, отправил к анда лучших дружинников-нукеров. Их было не много, всего тысяча, но эта тысяча стоила целого войска. Рослые, могучие, точно великаны-дэвы, нукеры Тоорила были вооружены топорами с огромными полукруглыми лезвиям, которыми можно разрубить пополам верблюда. Каждый из них легко поднимал на плечи лошадь с всадником.
— Есус! Есус!! — выкрикивали кераиты имя своего мертвого бога. С лязгом врубились они в ряды татар и мгновенно рассекли их войско на две неравные части. Большая часть татар оказалась в окружении и монголы с холмов принялись засыпать их стрелами. Татары смешались в кучу, толкая друг друга и стали легкой добычей для длинных монгольских стрел.
Оставшиеся татары обратились в бегство. Начался разгром. Есугей со своими воинами кинулся в погоню и загнал уцелевших врагов в Керулен. Те попытались переплыть бурную реку, но не справились с течением и тяжелые цзиньские панцири утянули их на дно. К полудню все было кончено. По долине бродили монголы и кераиты. Они ловили татарских коней, собирали оружие и стрелы.
Первая победа в череде бесконечных битв и сражений, которые предстояли монголам, была одержана.
…Есугей-багатур, предводитель кераитов Нилха-Сангум, доводившийся Тоорилу сыном, и шаман Мунлик стояли на берегу реки. За их спинами катил свои воды Керулен и в лучах заходящего солнца вода казалась красной, точно кровь.
Нукеры привели плененных татарских нойонов и силой заставили их опуститься на колени. Лишь один из татар не пожелал унизиться перед победителями и остался стоять на ногах, гордо вскинув голову. Его доспехи сияли чистым золотом, длинные волосы по китайскому обычаю были заплетены в косу.
— Темуджин-Уге, это ты вел своих воинов на наши кочевья? — спросил Есугей.
— Я, — глядя в разноцветные глаза Есугея, ответил татарин. — Хитростью одолели вы нас и это недостойно мужчин. Ты не волк, Борджигин, ты змея! И умрешь ты, как умирает ядовитый гад — в муках под палящими лучами солнца…
Рыжебородый захохотал, наблюдая гнев побежденного врага.
— …Тебя прибьют к деревянному ослу, как хана Амбагая! — закричал татарский нойон.
Смех умер на устах Есугея.
— Ты славный воин, Темуджин-Уге. И ты прав, мы одолели вас хитростью. Когда бьешься за жизнь своих детей, хорошо все, что приводит к победе. Я думал одарить тебя жизнью и взять к себе на службу, но твой язык убил тебя. Не надо было вспоминать великого хана и его смерть…
Резко шагнув вперед, Есугей одной рукой схватил нойона за горло и сильно сжал. Послышался громкий хруст. Темуджин-Уге страшно захрипел, пытаясь оторвать от себя руку Есугея. Его глаза вылезли из орбит, лицо побагровело. Нилха-Сангум, сверкая черными глазами, с любопытством смотрел на это, а шаман Мунлик отвернулся.
— Во славу Вечного Синего неба! — громко крикнул Есугей и высоко поднял окровавленную руку с зажатым в ней вырванным кадыком татарина. Тело Темуджина-Уге повалилось на траву.
— Слава Тенгри! Слава Есусу! — подхватили крик вождя монголы и кераиты.
Отбросив кадык, Есугей вытер руку о гриву стоящего поодаль коня, легко вскочил в седло и, обращаясь к реющему над головой девятихвостому тугу, торжественно произнес:
— Клянусь: если у меня родится сын, я назову его в честь этого дерзкого и отважного воина Темуджином!
Глава четвертая
Метаморфозы