И я делаю так же. Трубку берет мужчина:
— Да.
— Здравствуйте! Это Артем Новиков из Казани. Мы только вчера получили ваше письмо…
— Одну минуточку, — перебивает меня мужчина. В трубке слышится шуршание, какие-то щелчки, потом женский голос тихо, но твердо произносит:
— Да, говорите!
Снова представляюсь.
— Здравствуйте, Артем. Это Людмила Сергеевна. Очень хорошо, что вы приехали. Ждем вас к шестнадцати часам дня. Адрес знаете? Всего доброго…
«Вот это номер! — думаю я, вешая трубку. — Сейчас семь пятьдесят, до шестнадцати — восемь часов. И где мне шататься все это время? Тоже мне, родственнички… Могли бы и в гости пригласить…»
Тут я вспоминаю, что мать заказывала купить в магазине «Балатон» французскую тушь «Ланком», которая не течет и венгерский крем для рук. Под это дело мне выдано двадцать пять рублей, зашитых в носовой платок и прикрепленных булавкой к майке. Я до последнего отбивался от этого «старушачьего сейфа», но мать была непреклонной: «Знаешь, сколько в поездах жулья? Оглянуться не успеешь — без штанов останешься!».
День проходит, что называется, в бегах. В «Балатоне» туши не оказывается, но добрые люди в длинной очереди за кремом подсказывают, что «Ланком» можно купить во «Власте» на Ленинском проспекте. Загрузив в сумку две ароматно пахнущие детством баночки крема, мчусь в эту самую «Власту», оказавшуюся в конце широченного проспекта. Жара в Москве переносится еще хуже, чем в Казани. Я обливаюсь потом и дышу открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег.
За тушью приходится стоять почти два часа. В магазине очень душно. Мне жутко хочется пить. Я то и дело бегаю в соседний гастроном за лимонадом. Четыре бутылки «Золотого ключика» проявляют себя, когда до вожделенного прилавка остается человек десять. Тут уж отлучаться нельзя — пропустишь очередь, никто тебя потом не пустит. Мужественно терплю, мысленно проклиная всех тех эстетов, что придумали косметику и научили женщин ею пользоваться.
Из магазина я буквально выбегаю — терпеть нет никаких сил. Затравленно озираясь, вижу на другой стороне проспекта вывеску «Диетическая столовая». Благодарю всех богов на свете и мчусь туда. Народу в столовой мало, туалет свободен.
Мою руки, чинно беру поднос и иду на раздачу. Борщ — тридцать копеек, пюре за десять копеек с двумя паровыми котлетами по одиннадцать, винегрет за девять, компот за шесть, сочник за восемь. Итого восемьдесят пять копеек. При моей стипендии в пятьдесят пять рублей — дороговато. У нас в Казани я обычно обедаю за полтинник и там как-то… вкуснее, что ли?
С борщом покончено, берусь за второе. Да-а, а хлеба в московских котлетах поболе будет, чем в наших, казанских…
Потягивая компот, разглядываю людей за столиками. Мое внимание привлекает группа молодых парней с раскосыми глазами — Китайцы? Вьетнамцы? Монголы? Возможно, приехали сюда учиться или какая-то спортивная сборная. Есть ли спортивная сборная в Монголии? От этой мысли становится смешно — я представляю себе мрачных кочевников, плетущихся по тайге на низкорослых лошадях. Из динамиков, висящих на раскрашенных под русские березки столбах, слышится звонкий голос ведущей: «Продолжаем передачу «По заявкам радиослушателей». Сейчас по просьбе бригады буровиков из города Мегиона звучит песня «Надежда» в исполнении Анны Герман.
Смотрю на часы — ого, а времени-то уже без пяти три! Ставлю поднос с грязной посудой на ленту транспортера и спешу к выходу — через час я должен предстать перед своими никогда не виденными родственниками…
Москва живет Олимпийскими играми, хотя до начала соревнований еще целый год. Всюду — в витринах магазинов, на стенах домов, на крышах — символика будущих соревнований. С огромных плакатов улыбчивые строители машут верхонками: «Сдадим олимпийские объекты в срок!»
Мне нравится эмблема игр — над пятью кольцами пять беговых дорожек, устремленных ввысь и увенчанных звездой. Эмблема напоминает и московские здания-высотки, и летящий в небе сверхзвуковой лайнер Ту-144.
Ленинградский проспект оглушает меня ревом машин. Вокруг большие «сталинские» дома, тротуары заполнены людьми. Теперь уже не спеша — до четырех еще целых пятнадцать минут — шагаю вдоль улицы, разглядывая автомобили. Москва — город «Волг» и «Москвичей», а у нас в Казани все больше попадаются «Жигули» и старенькие «Победы».
Возле красивого дома с аркой стоит черный «ЗИМ», сверкающий никелем. Таких машин сейчас уже не делают. Останавливаюсь, чтобы рассмотреть это чудо отечественного автопрома. Из арки вылетает большой оранжево-белый мяч и, подпрыгивая, катится прямо на проезжую часть. За мячом бежит мальчик лет пяти в шортиках и белой рубашке. Мяч ударятся о бордюр. Миг — и он уже там, где несется сплошной поток машин. Мальчик бросается за ним. Я роняю сумку и перемахиваю через покатый капот «ЗИМа», успев схватить пацана за рубашку в самый последний момент.
Огромный автобус, угрожающе гудя сигналом, проносится мимо. Горячий воздух бьет в лицо. Фу-ух, успел!
— Тебе что, жить надоело?! — кричу я, затягивая упирающегося мальчика на тротуар.
Мальчик тяжело дышит, у него трясется подбородок. Понимаю — сейчас заплачет. Я сажусь перед ним на корточки.
— Все, все, успокойся. Как тебя зовут?
Он шмыгает носом, в глазах стоят слезы. Но видно, что парнишка сдерживается, не желая показать свою слабость перед чужим дядей.
— Андрюша… Андрюша Гумилев.
Раздается громкий хлопок — мяч попал под колесо автомобиля.
Губы мальчика кривятся. «Сейчас точно заревет», — понимаю я и быстро говорю:
— Ничего страшного. Я тебе куплю такой же! Только не плач. Мужчины не должны плакать. Ты кем хочешь быть?
Вместо стандартного «космонавта» или «пограничника» слышу в ответ:
— Изобретателем…
— Ну, здорово! А что ты хочешь изобрести?
Мальчик воодушевляется. Слезы мгновенно высыхают и он начинает тараторить:
— Много разного! Роботов, чтобы людям помогали. Машину такую, которая едет по другим планетам и все там переделывает — землю, воздух, деревья садит…
— Сажает, — поправляю я его, но он не слышит, продолжая перечислять:
— …плавать под водой и летать, как самолет. А еще чтобы электричество без проводов можно было передавать в каждый дом!
— Ну, молодец! — хвалю я его. — Давай пять!
Слышу женский крик:
— Андрей!
Высокая, очень эффектная женщина в голубом платье выбегает на тротуар, звонко цокая высокими каблуками.
— Мама, я тут! — кричит мальчик. — Мячик лопнул, а дядя меня спас…
Я выпрямляюсь, с негодованием смотрю на женщину. Она старше меня лет на пять, но сейчас я вправе предъявлять ей претензии — пацана она проворонила.
— Что ж вы, мамаша! Сын ваш прямо под колеса лезет! Следить надо!
Красивое лицо женщины багровеет. Она сердито смотрит на меня, потом на сына, обнимает его, поднимает на руки и волочет к арке.
— До свидания, Андрюша! — кричу я им вслед. — Мячик за мной!
Мальчик машет мне рукой. Мать что-то шипит ему в ухо. Она даже не сказала мне спасибо, а ведь если разобраться, я фактически спас ее сыну жизнь.
— Москвичи, — усмехаюсь я и срываюсь с места — до четырех остается всего пять минут.
Восемнадцатый дом многоэтажной громадиной нависает надо мной. Лепнина, античные вазы, ниши с полукруглыми окнами. Типичный представитель эпохи архитектурных излишеств. У нас в Казани такие тоже есть на площади Восстания. Иду вдоль фасада, читаю таблички с номерами квартир над дверями подъездов. Вот и нужная мне дверь.
Навалившись всем телом, с трудом открываю ее и оказываюсь в прохладном освещенном холле. Из-за стола поднимается мужчина в сером костюме.
— Вы к кому?
— К Чус-саевым… — отвечаю, заикаясь от неожиданности. Я еще никогда не встречал вахтеров в подъездах жилых домов.
— Фамилия?
— Новиков, Артем…