Выбрать главу

ЧИСЛО И КУЛЬТУРА.

Рациональное бессознательное в языке, литературе, науке, современной политике, философии, истории.

© Степанов А.И., 2001

[ В 2002 г. на издание этой книги был получен грант Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ, проект 02-06-87085), и в 2004 она вышла в издательстве "Языки славянской культуры", Москва (в отредактированном виде, т.е. несколько отличном от варианта на сайте). ]

Понятия под- и бессознательного, в частности коллективного бессознательного, известны, кажется, всем, как и толкования с помощью них ряда феноменов культуры, социально-политической жизни. Сны, мифы, сказки, организация первобытных племен, иные иррациональные проявления становились инструментом познания человеческого поведения, культурологических закономерностей, включая и современные. В отличие от подобных подходов, в книге формулируется понятие рационального бессознательного. Что стоит за этим сочетанием слов? – Вещи, собственно, общеизвестные и предельно простые.

Во-первых, мы, гордясь нашей разумностью, в конечном счете не знаем первоистоков рациональности. Например, какие силы ответственны за умение совершать тривиальные логические действия наподобие счета, элементарных комбинаторных манипуляций (сюда же и классификаций), за чувство меры, пропорциональности и т.п.? Мы постоянно пользуемся такими разумными способностями – и в повседневности, и в науках. Исчерпывающих же объяснений им, вероятно, не удастся дать никогда, поскольку всякое исследование так или иначе использует упомянутые операции, тем самым сводя объяснения к тавтологии, порочному кругу. Зато известно, что зачатками счета обладают не только первобытные люди, но и животные. Простейшая логика обладает дочеловеческими корнями и опирается на сферу неосознанного, бессознательного.

Во-вторых, для нас интересней развитие рациональных способностей. Для обществ современного типа характерна всеобщность школьного обучения. Что прежде всего изучается в школах? – Арифметика и письмо. Первая – то, о чем непосредственно речь, но и в письме задействованы операции разложения на элементы (буквы, слова, предложения), последующего соединения, подчинение обязательным правилам. В старших классах удельный вес математических и математикоподобных дисциплин (физика, химия) отнюдь не снижается. Не лишенная грандиозности картина – из поколения в поколение, в разных странах независимо от языка, идеологии, социальной и религиозной принадлежности на протяжении лет, вдобавок в самом нежном и восприимчивом возрасте, мы осваиваем в сущности одни и те же предметы, тем самым вырабатывая устойчивую привычку к элементарным логическим действиям. Но это пол-дела.

Что далее происходит с обилием аксиом, теорем, приемов и формул, которые были пройдены в школе? – Большинство из них забывается, вытесняясь в полу- или полностью бессознательную сферу. Но прошли ли школьные годы бесследно? – Ответ "нет" нареканий, полагаю, не вызовет. Независимо от профессии, склонностей нам не удается уйти от стереотипов, от наработанных в детстве стандартов мышления. Вкупе мы все таковы, и элементарно-математическое становится тем, что всех нас роднит – помимо, поверх или, наоборот, "из-под низа" реального многообразия. В частности на таком основании и предложено понятие нового бессознательного – рационального и коллективного по природе. Указанная особенность общественной психики, согласно гипотезе, ответственна за множество черт как культуры (особенно массовой), так и социально-политической жизни. Те же резоны наделяют нас правом изучать целый ряд культурологических инвариантов, форм социальной организации и т.д. с помощью элементарно-математических методов, что, собственно, и оказывается главным предметом книги.

В первой главе исследуются предпосылки широкоизвестных представлений, в которых задействованы целые числа. Имеются в виду те числа, которые обладают не случайной, а внутренне необходимой природой, без которых немыслим смысл упомянутых представлений, – так сказать, имманентные, культурообразующие числа. Почему, например, в языке и в грамматике мы предпочитаем придерживаться модели трех лиц местоимений: Я – Ты – (Он, Она, Оно), – трех родов (мужского – женского – среднего), трех времен (прошлое – настоящее – будущее)? Почему та же цифра фигурирует и в других, не менее внутренне обязательных и целостных представлениях: трехмерность пространства в классической физике, три класса современных западных обществ (богатый, средний и бедный), три ветви власти (законодательная, исполнительная и судебная)? В других случаях аналогичную структурообразующую роль берет на себя число "четыре" – скажем, размерность пространства-времени в теории относительности. Список примеров см. в Оглавлении. Характерная культурная роль принадлежит, конечно, не только двум названным числам, и в настоящей главе объясняется их генезис.

Тема второй главы – закономерности политического состояния массовых социумов в результате революций под соответствующими номерами. Что общее есть у стран, прошедших через одну политическую революцию, через две, через три, четыре и т.д. – каковы их политические достижения? Очевидно, что каждая из крупных политических революций рано или поздно заканчивается и ей на смену приходит относительно стабильное состояние. Следовательно, у нас есть право исследовать всякий массовый социум с той точки зрения, как будто его революции – уже за спиной (вплоть до следующей). В этот период поведение социума, его самосознание подчиняются неким стабильным, самосогласованным правилам, поскольку же социум – массовый, постольку данные законы и правила не могут быть иными, кроме наипростейших (массовое сознание – хрестоматийный образец примитивности). Область прошлого выступает в форме ярких пятен, поп-знаний о пережитых революциях, и это общее знание – мощнейший формообразующий фактор.