– Да вы что, Дити? – сказал я. – Вы действительно решили выйти замуж за меня? Мы же с вами совершенно незнакомы.
Ее лицо, оставаясь невозмутимым, как бы погасло – и еще у нее опустились сосочки. Она спокойно ответила:
– После этого танго уже нельзя сказать, что мы совершенно незнакомы. Я поняла ваши слова так, что вы предлагаете мне… что вы хотите на мне жениться. Я ошиблась?
Мой мозг лихорадочно заработал, перебирая прошедшие годы, как это бывает, говорят, с утопающими, перед глазами которых проходит вся прожитая жизнь (а откуда, собственно, известно, что у них там проходит перед глазами?): тот дождливый денек, когда старшая сестра моего приятеля приобщила меня к тайнам; то странное ощущение, которое я испытал, когда незнакомая девушка впервые принялась строить мне глазки; то двенадцатимесячное сожительство по контракту, когда вначале мы были без памяти, а к концу нам было без разницы; все те бесчисленные события, которые привели меня к твердому решению не жениться ни за что и никогда.
Я ответил немедленно:
– Вы поняли мои слова правильно. Я сделал вам предложение – в том самом, старомодном значении этого слова. Я действительно хотел бы стать вашим мужем. Но вам-то это зачем? Я не подарок.
Она набрала полную грудь воздуху, ткань платья натянулась, и – хвала Аллаху! – сосочки снова вздернулись.
– Сэр, вы именно подарок – тот, который мне велели доставить, и, когда вы сказали, что нам полагалось бы пожениться – ясно было, конечно, что это всего лишь красивое словцо, но я вдруг почувствовала себя такой счастливой: оказывается, этот-то способ доставить вас мне и нужен! – Она запнулась. – Впрочем, не буду ловить человека на слове и злоупотреблять его благородством. Если хотите, пойдемте в эти ваши кусты. И можете не жениться. Только вот что, – решительно заявила она, – в уплату за то, что вы меня трахнете, – вы поговорите с моим отцом и позволите ему кое-что вам показать.
– Дити, вы дура. Вы же там испортите это прелестное платье.
– Ну и подумаешь! В конце концов, я могу его снять. Возьму и сниму. Тем более что под ним ничего нет.
– Под ним ой-ой-ой что есть!
На это она улыбнулась, но тут же снова нахмурилась.
– Благодарю вас. Ну что, пошли в кусты?
– Да погодите вы! Я сейчас, кажется, поступлю как порядочный человек, а потом буду жалеть об этом всю жизнь. Дити, вы ошиблись. Ваш отец хочет говорить вовсе не со мной. Я ничего не понимаю в n-мерной геометрии. (Откуда у меня эти приступы честности? Вроде бы я ничем не заслужил такой напасти.)
– Папа считает, что понимаете, этого достаточно. Ну, пошли, пошли. Я хочу поскорее увезти папу отсюда, пока он не надавал кому-нибудь по морде.
– Не торопитесь. Я не просил вас ерзать со мной на травке, я сказал, что хочу на вас жениться – но при этом мне хотелось бы знать, почему вы хотите за меня замуж. Вы мне сказали, что от меня нужно вашему отцу. Но я не собираюсь жениться на вашем отце, он не в моем вкусе. Вы-то сами что думаете, Дити? Или тогда оставим этот разговор. (Интересно, я мазохист, да? Там за кустами есть пляжный лежак.)
С торжественным видом она оглядела меня снизу доверху, от штанин моего вечернего костюма до косо повязанного галстука и редеющего ежика на голове – всю стодевяносточетырехсантиметровую орясину.
– Мне нравится, как вы ведете даму в танце. Мне правится, как вы выглядите. Мне нравится ваш рокочущий голос. Мне нравится, как вы виртуозно играете словами: прямо какой-то диспут Уорфа [3]с Коржибским [4]под председательством Шеннона [5].
Она еще раз набрала полную грудь воздуху и закончила почти печально:
– А больше всего мне нравится, как от вас пахнет.
Ну, тут требовалось незаурядное обоняние: полтора часа назад я был чистехонек, просто скрипел весь, а чтобы вспотеть, мне одного вальса и одного танго мало. Но этот комплимент располагал к Дити необычайно – впрочем, в ней все располагало. Большинство девушек не находит ничего лучше, как пощупать ваш бицепс и воскликнуть: «Боже мой, какой вы сильный!»
Я ответил ей улыбкой:
– От вас тоже чудесно пахнет. От ваших духов мертвый и тот восстанет.
– Я не душилась.
– А, ну так, значит, от ваших природных феромонов. Они восхитительны. Идите возьмите свою накидку. У бокового входа. Через пять минут.
– Слушаюсь, сэр.
– Скажите вашему отцу, что выходите за меня замуж. На интересующую его тему я поговорю с ним бесплатно. Я принял это решение еще до того, как вы стали меня уговаривать. Он быстро поймет, что я не Лобачевский.
– Это уже его забота, – ответила она на ходу. – Вы позволите ему показать вам ту штуку, которую он соорудил у нас в подвале?
– Ну конечно. А что это за штука?
– Машина времени.
Глава 2
«Эта вселенная всегда была чокнутая…»
«…И семь громов проговорили голосами своими. И произошли молнии, и землетрясение, и великий град…»
Да, эта Вселенная всегда была чокнутая. Подозреваю, что ее строили по правительственному заказу.
– И большой у вас подвал?
– Средний. Девять на двенадцать. Но он весь забит. Станки, верстаки всякие.
Сто восемь квадратных метров… Потолок, должно быть, два с половиной… Что это папа – корабль собрался строить у себя в подвале, как тот фольклорный чудак?
Мои размышления были прерваны громким возгласом:
– Вы безграмотный начетчик, бестолочь и бездарь! Вся ваша математическая интуиция скисла еще до защиты диплома!
Кричавшего я не знал, но зато прекрасно знал того надутого типа, на которого кричали. Это был профессор Альберт Синус, декан математического факультета – и горе тому студенту, кто по неосторожности подаст заявление на имя декана, написав это самое имя в сокращенном виде: профессор А.Синус. Не всем же известно, что по-латыни это читается «азинус» и означает «осел». Старина Азинус провел всю жизнь в поисках Истины – собираясь по обнаружении засадить ее под домашний арест.
Профессор надулся, как зобастый голубь, – его жреческая напыщенность была задета. Вид у него был такой, будто он рожает дикобраза.
Дити ахнула:
– Ну вот, началось! – и рванула туда, где разгорался скандал.
Что касается меня, то я от скандалов стараюсь держаться подальше. Я жуткий трус и хожу в фальшивых очках без диоптрий в качестве буфера – когда какой-нибудь обормот заорет на меня: «Ишь какой умный! А ну, снимай очки!» – я как раз и выгадываю на этом время, чтобы слинять.
Я двинулся к месту скандала.
Дити стояла между его участниками, лицом к кричавшему, и говорила тихо, но твердо:
– Папа, не смей. Опять мне вытаскивать тебя из истории, да?
Она пыталась завладеть его очками – явно для того, чтобы заставить его их надеть. Судя по всему, он снял очки, изготовившись к бою. Он держал их так, чтобы она не могла до них добраться.
При моем росте мне не составило труда дотянуться до очков, отобрать их и вручить Дити. Она ответила мне улыбкой благодарности и надела их на отца. Тот сдался и не стал сопротивляться. Она решительно взяла его под руку.
– Тетя Хильда! – к месту происшествия подоспела хозяйка дома.
– Что такое, Дити? Зачем ты их остановила, детка? Мы даже не успели поспорить, кто кого побьет.
Драки на званых ужинах у Шельмы Корнерс – в порядке вещей. Еду и питье она обеспечивает в изобилии, музыку – непременно в живом исполнении; эксцентричные гости у нее бывают, скучные – никогда. Так что присутствие Азинуса меня удивило.
Теперь мне показалось, что я понял, в чем тут дело: заранее запланированный адский коктейль из быстровозбуждающих(ся) компонентов. На вопрос Хильды Дити отвечать не стала.
– Тетя Хильда, ты нас извинишь, если мы с папой и с мистером Картером сейчас уйдем? Нам срочно нужно.
– Ты с Джейком, пожалуйста, но при чем тут Зебби? Это нечестно – его уволакивать.
Дити взглянула на меня:
– Можно, я скажу ей?
– Разумеется!
Объясниться нам помешал надутый осел Азинус:
3.
Бенджамен Ли Уорф – американский ученый, один из создателей гипотезы лингвистической относительности.
5.
Клод Элвуд Шеннон – американский инженер и математик, заложивший основы теории информации.