Пивняк оказался рядом с ломбардом - несколько столиков на мостовой, в пятнистой тени от дерюжки на шестах…Сначала, или потом? - задумался Марат, нащупывая в кармане трубку. - Сначала. Вдруг опять тупой попадется, нервы начнет портить. А на душе так хорошо, мир и покой, понимаешь… Пиво шустро принесла симпатичная девка с добросовестно наеденным задом. Прихлебывая светлое, Марат уютно растекся в креслице, щурясь на неторопливую движуху рыночной площади.
…Это ж надо. Ни карманников, ни кидал, чтоб в три листика или в наперстки - ни боже мой, стражники вон стоят - подойди, попробуй коня провесить - сто пудов, не поведутся и покрутят… Но ведь так не бывает! - Марат поставил на столик пустую кружку и принялся забивать трубку. - Не может такой жирный лох безпостриженным гулять, не бывает такого…
Мимо размеренно шествовали ихбинкракцы в воскресных прикидах, и это действительно было весьма впечатляющим зрелищем.
…О какой лось, пузо как у министра… Цепка золотника на полтора, а то на два… Штаны новые, ни дырки, ни пятнышка; клифтяра - бархат, о! у него и на шапке рыжье, вон че… Такого вывернуть - на пяток-десяток монет всяко подымешься, даже если барыга - тварь последняя…
Глава Пятнадцатая,
исполненная moralites и отсылок ко всевозможным непреходящим ценностям, в которой герой проявляет чудеса человеколюбия и помогает оступившемуся участнику финансового рынка вернуться к соблюдению Дао и взращиванию заслуг, с их последующим учетом на счетах всех живых существ. Ну, не всех, если честно. Некоторых.
…Или во - две шаболды, тоже не хило прикинуты. И на шее, и на ушах, да марочки шитые, у нас на Похинхине такие по монете минимум катили… И жрачки каждая на одну-полторы монеты тащит. И это не блатота еще, у блатных на рынок есть кого заслать. Это простых смертных бабы-то, во как…
– Фам пофторить, герр чужестранетс?
– Да, майне-кляйне, данке… - рассеяно ответил странный посетитель, провожая взглядом долговязого кантора Диркшнайдера, прогуливающегося по рыночной площади под ручку с супругой.
…А вон того длинного я бы и сам облегчил по случаю… Гайка уж больно приметная, наверняка монет за тридцать уйдет… Котлы - еще двадцаха; цеперович - да, богатый цеперович, не как у того лоха, плетение "бисмарк", рогатая, монет восемь-десять; и с бабы на чирик еще - да, семьдесят верных, такого фраера на Мусорскве версту назад бы заземлили, бесса-мненья… О! Смотри-ка, и тут не стерпели… - в миновавшую Марата парочку врезался скатившийся с крылечка ломбарда кувыркающийся тойфель, принятый было Маратом за опытного карманника, "оступившегося на лестнице". Однако, прекрасно исполнив первую часть трюка, тойфель остался лежать в пыли, не делая попыток "удержаться на ногах" или "помочь тем, на кого так неосторожно налетел"…Неужели будет работать, когда лохи начнут его подымать? Ай молодца, товарищ, редкостный нахал! - восхитился Марат, усаживаясь поудобнее.
Длинный фраер, возмущенно сверкая глазами, вернул свою бестолково сучащую конечностями супругу в вертикальное положение и с поднятой тростью подступил к слабо копошащемуся в пыли карманнику…Ага, брателла, не все коту масленница… - посочувствовал бедолаге Марат. - Ты, по ходу, не особо удачно приземлился, да щас еще от этого огребешься. Ну че, кинуть тебе поддержки… Рассчитывая снять с ширмача немножко инфы по местной братве, Марат попытался вытянуть в сторону событий третью руку, но обломался: аджну-баха, находившаяся в сложных отношениях со спиртным, работать отказалась…Ну и хрен с ым. - не обиделся Марат. - Встанем да ножками подойдем; чай, не бары…
– Ой-вэй! - прикалываясь, заголосил Марат с йоббитским прононсом, подавая руку встающей бабе длинного. - Какой цорэс, надо же себе! Вы таки не ушиблись, дорогая госпожа? Ваш супруг, я вижу, остался несокрушим, да, есть еще крепкие мужчины…
Фрау Диркшнайдер, тут же ставшая томной и ранимой, повисла на руке галантного чужестранца всей своей тушей, а тупой кантор расплылся до ушей, забыв о несчастном карманнике:
– Данке, данке, молодой госпоттин… Песопрасие, фы сокласны? Приличному тойфелю уше по улитсе не пройти! Киттаются тут фсякие!
– Ой, а что с этим несчастным?! - округлил глаза Марат, с трудом отцепляясь от томной канторши - Вы только себе гляньте! Он не может встать, он ушибся!
– Охота фам, прафо, фоситься со всяким туммкопфом. - фыркнула канторша, обиженная переносом внимания. - Это же есть Бух, пывший органист. Фот уфитите, сейчас он фстанет и пудет клянтчить у фас пфенниг…
– Бух?! Точно, Бух… - скривился кантор. - Как это я сразу не токатался… Пойтем, торокая. Еще расс данке, герр чужестранетс.
Слащаво улыбаясь вслед удаляющейся парочке, Марат нащупал у возящегося внизу тойфеля ворот и рывком придал ему вертикальную ориентацию. Точно, синяк. Запах от постоянно бухающих ни с чем не спутаешь - перегар позавчерашний, вчерашний, свежак, плюс вонь похмельного пота от несвежих одежд…Сука! - разочарованно сплюнул Марат. - Обычный синяк! Чтоб ширмач так вонял - скорее уж мента в рай пропустят. Ладно. Хоть шерсти клок, а снять надо…
– Ну ты че, э? А ну стой прямо.
– А чо? Че фам с меня нато, уфашаемый? - щуплый тойфель собрал кожу на пропитой морде в жалобную гримасу. - Фам-то я че стелал? Хфатаете, трясете староко польного тойфеля… "Стой туда, стой сюта"… Я уше отслушил срочную, чтоп фы знали…
– Не ной, а то ща как печень подлечу. - мирно предложил Марат, заметив, как цепко обшаривают его глаза бухарика. - Пошли, налью кружечку, товарищ Бух. Хе, "Бух"… Тебя не Арик звать?
– Найн. Ёхан Севостьяныч, попрошу… А че?
– Да так… В цвет бы вышло. - Марат вернулся за столик и выпнул из-под него еще один табурет. - Падай, Бух. Вон, там есть еще, залей трубу.
– Фот это труккое тело. - удовлетворенно пробормотал синяк, благоговейно цепляя кружку дрожащей клешней. - Так я допью? Данке… Фсекта рат растелить стол с культурным… а фы, кстати, ис каких мест, уфашаемый?
– Из Цвайбире. - отрезал Марат, сигналя девке насчет пары пива.
– Ну, ис Цвайбире так из Цвайбире, мне-то, сопстфенно, какая петшаль…
Девка шваркнула об стол двумя кружками, глядя на Марата, как прокурор…Не, Лисхен права, на фсе сто! Все мушики - казлы! А как сначала-то - и посмотрел прафильно, и "майне-кляйне", а я-то, дура! уш и подмылась, и синяк замазала… Дура я, дура! Щас путет все как всекта - парочку, еще парочку, шнапсику, еще шнапсику - и все…
Прошел час с четвертью. Вывернутый наизнанку Бух был уже не рад холявному пиву, и тоскливо поглядывал по сторонам, но сдриснуть не решался: отчего-то ему не хотелось вызывать неудовольствие странного чужака. Внезапно что-то словно укололо его в спину, и Бух обернулся, сразу заметив увешанную покупками дочку фюрста, решительно направляющуюся к пивной.
…Не, Лисхен права, на фсе сто! Все мушики - казлы! На пять минут, букфально на пять минут отойтешь - и фот, пошалуйста! Сидит халкает пифо с самым пропащим забулдыгой во всем Ихбинкранке, и обтекает слюнями на эту толстожопую сучку!
Странное дело: застанный на месте преступления супруг не втягивал шею в плечи, как это заведено у тойфелей, пойманных женами за распитием пива. Напротив, приветливо улыбнувшись супруге, фон Цвайбире снова отвернулся к пропойце, и… О ужас! Облегчил семейную кассен на четвертак, тут же сгинувший в запьянцовских лохмотьях.
– Вот, держи аванс. Каждый понедельник здесь, так же перед этим вашим намазом… Если прожду больше пяти минут - ноги вырву. Вкурил, классик?
Поклонившись дочери фюрста, довольный забулдыга исчез. Фрау фон Цвайбире, недружелюбно покосившись на неосторожно дергающуюся занавеску подсобки, уперла руки в боки и набрала воздуху для первого в ее семейной разбора полетов, но, вследствии мощного рывка, очутилась на колене мужа, и воздух пришлось выпустить понапрасну.