Но, стоило мне провалиться в дремоту, как я снова ощутил свои пальцы на чьей-то шее, услышал сдавленный хрип и почувствовал хруст ломаемой гортани - и сладкую радость от этого. И вновь возник перед глазами странный образ, прекрасный и нечеловеческий, угрожающий и влекущий...
Я проснулся от собственного всхрапа и от дикого сердцебиения. Опять апноэ.
В сон тянуло, но засыпать было боязно.
Судя по часам, я всё-таки проспал часа полтора. Это не освежило голову; если бы мне сейчас пришлось писать какие-то документы или читать лекцию - я бы потерпел фиаско.
В доме стояла обычная предобеденная суета, пахло острым фасолевым супом, сухими травами и чем-то еще аппетитным. Я спустился на кухню - меня оттуда выгнали: рано. Сумел, однако, стащить кусок хлеба и пласт ветчины толщиной в палец. Не задумываясь, не обратив даже внимания - просто сделал, как в детстве.
В обеденном зале сидел дед, мрачный, как Гайдес, бог смерти и подземного царства. На меня он даже не взглянул, озабоченный чем-то и погружённый в какую-то думу. Мне стало неуютно; я почувствовал себя чужим. Быстро вышмыгнул из зала и снова поднялся к себе. Съел там хлеб с ветчиной и понял, что, во-первых, это надо чем-то запить, а во-вторых, жрать хочется ещё сильнее, чем до того.
Тут бухнул гонг, сзывая родню обедать. Я было засомневался, в таверне было бы спокойнее, но уйти сейчас - значило оскорбить всю семью.
Обед был обильным и вкусным, как всегда у нас. Простые крестьянские блюда, сытные и здоровые, из свежих натуральных продуктов. По случаю праздника было много мяса. Обычно в наших краях мясо едят раз в неделю, в воскресенье, или же в праздники. Остальное время - овощи, тесто и рыбу.
Про нашу кухню слагают легенды диетологи во всём мире. Говорят, кто ест по-нашему, живёт на двадцать лет дольше. А секрета никакого: едим то, что вырастили или поймали сами, причём у нас до сих пор практически никто не пользуется ни удобрениями, ни ядохимикатами: раньше было не на что купить, а сейчас просто незачем, поскольку никто уже не выращивает продукты на продажу. Квота Евросоюза для наших продуктов настолько низкая, что делать это попросту невыгодно.
Ели в тишине, так как дед по-прежнему был в злобной задумчивости. Никто не рисковал привлечь его внимание. По той же причине обед не затянулся. Я не мог впихнуть в себя еду под недовольным взглядом старейшины нашего рода и не наелся досыта.
Опасение, что дед потребует меня для каких-то разговоров, не оправдалось. Все быстро разошлись из-за стола, должным образом поблагодарив деда за трапезу - он даже не кивнул в ответ - и попрятались по своим нычкам.
Я забежал к себе в комнату, переоделся и, стараясь не привлекать внимания, выскользнул из усадьбы наружу. Хотелось пройтись по Алунте тогда, когда в ней можно встретить хоть кого-то живого. Атмосфера родного дома не способствовала хорошему настроению, тянуло к людям, с которыми я не чувствовал бы себя в напряжении.
7
Зимой в нашем посёлке работают считанные несколько заведений - из тех десятков, которые обслуживают курортников летом. На самом краю пляжа стоит кофейня болгарки Радки - у неё весь год пьют кофе и едят мороженое русские. Болгар-туристов в наших краях отродясь не было, и не будет, учитывая состояние их экономики. А вот наниматься официантами - и, если повезёт и наскребут денег, покупать заведения для туристов - они умеют.
У нас их не любят: когда-то они чуть не отхватили у нашей страны здоровый кусок земли. Так что они живут сами по себе, а мы - сами по себе. Радка ведёт заведение с дочкой, некрасивой усатой девицей лет тридцати. У них ни повара, ни других официантов. Нет кухни, нет еды. Только чипсы, алкоголь, кофе и мороженое из итальянского автомата.
Зато они открыты круглый год. Кофе у них очень хороший, коньяк и пиво на несколько евроцентов дешевле, чем у других. Так что наши мужики зимой сидят в их заведении, именуемом "Русалица", ни по-нашему, ни по-болгарски, и общаются между собой. С хозяйками говорят вежливо, но не делятся своими проблемами и делами.
Дальше по берегу стоят еще шесть заведений. Самое крайнее из них - кафения "Пляж", едва ли не первая, возникшая на первой линии. Тоже - кофе, мороженое, выпивка, чипсы. Но там всегда раза в три больше народу, чем у Радки: кафенией владеют наши, свои. Между нами - у деда там доля. Хотел бы он, выжил бы Радку за неделю. Но ему этого не надо: больше заведений, больше народу. Больше народу, больше дохода у всех других предприятий, которые принадлежат - так или иначе - ему или нашей родне. Между прочим, не удивлюсь, что он и у Радки в доле.
Рестораны и кафе, что между Радкиной "Русалицей" и "Пляжем", зимой закрыты: тот десяток зимних курортников, что снимают апартаменты в посёлке, и те три-четыре десятка, что время от времени доезжают до нас на полдня из столицы острова, никак и никогда не окупят работу заведения на полный день.
Они, однако, открываются несколько раз за зиму, на общие праздники или тогда, когда у кого-то из уважаемых жителей посёлка семейное торжество.
Вы спросите, откуда я всё это знаю. Да просто всё: пока дошёл до пляжа, Алекси, который поймал меня на выходе из усадьбы и увязался сопровождать, заболтал меня, как сорока кошку в солнечный день.
К Радке я, разумеется, не пошел. Добрел до "Пляжа", где была даже открыта веранда, по случаю довольно сильного ветра завешенная по периметру прозрачными пластиковыми, раскручивающимися книзу из рулона, занавесями. Внутри была полутьма, горели красным прямоугольники газовых обогревателей и слоился под потолком сизый табачный дым: плевать хотели наши люди на директивы Евросоюза и принятые на материке во их исполнение дурацкие законы. Веранда была почти полна, и полон был зал (что, впрочем, не удивительно, поскольку и зал, и веранда вмещали всего по десятку столиков). На стене, внутри веранды, здоровенный плазменный телевизор показывал футбольный матч, который, однако, почти никто не смотрел: играли не наши. Судя по бубнению изнутри зала, там работал еще один телевизор.
Когда мы вошли, все присутствующие бегло осмотрели меня как пустое место. Алекси был проигнорирован: что на него смотреть, свой, привычный. Так же ожидаемо, осмотрев, все отвернулись и возвратились к своим разговорам. Чужак, он и есть чужак. Не узнали.
Да я и не ждал, что узнают: я действительно сильно изменился внешне за эти годы. Прав дед: я лысый, толстый и сутулый. Чего с мужчинами нашей деревни не бывает, позор это у нас.
Мы прошли было в зал - но там вовсе негде оказалось присесть, да и дышать было нечем, так что пришлось вернуться на веранду. На ней как раз освободился столик у прохода, и мы с Алекси устроились там, на неожиданно удобных мягких диванчиках. Парень вовсе не был мне желанным собеседником и собутыльником, но гнать его, раз уж увязался, было неудобно: родственник всё-таки. Да и сидеть-то было, по большому счёту, больше не с кем, а я ещё не готов пить один.
Неторопливо подошёл официант, молодой парень, мне, естественно, не знакомый. Я заказал тёмное пиво - был только баночный Гиннес. Алекси потребовал светлого местного. Как интересно: в моё время на острове пиво не варили. Алекси пояснил, что какие-то немцы построили в столице острова пивоварню лет пять назад, и делают очень приличный продукт. Больше того, появились и собственные малые пивоварни в некоторых заведениях - и даже у нас, в "Наполеоне", что на горе, - но работают только в сезон.
Официант столь же неторопливо прошествовал внутрь заведения. Наступившая пауза была почти непереносимой и для меня, и для Алекси, который вдруг застеснялся со мной разговаривать. Наконец, официант вернулся с круглым подносом (окаймлённым надписью Vodka Stalin), на котором стояли два бокала (один пустой) и банка "Гиннеса".