Теория Эйнштейна тоже пала жертвой абсолютизма. Фанатики инквизиции до сих пор оправдывают суд над Галилеем, взывая к теории относительности.
Теория относительности, однако, подразумевает абсолютную изолированность системы. Знаменитые иллюстрации: человек в закрытом лифте, человек в вагоне с закрытыми окнами.
Если бы Земля и Солнце двигались в лифте или вагоне, тогда, конечно, невозможно сказать, что вертится, а что стоит на месте.
Не обязательно выходить из лифта или вагона, однако, чтобы понять, как всё обстоит на самом деле. Достаточно прислушаться к внешним звукам или выглянуть в щёлку. То, что нерешаемо с точки зрения механики, молниеносно решается с помощью геологии и астрофизики. Достаточно поставить вопрос о том, каков порядок образования Солнца и планет. Не надо думать, что Эйнштейн, увидев в лифте мать с младенцем, не понимал, кто из них кого родил. Хотя отлично понимал, что интересы матери и повинующееся им тело вращаются вокруг младенца, а младенец сопит и не двигается.
Абсолютизм как политическая система есть ложь, потому что абсолютны не идеи, а люди. С точки зрения грамматики утверждение «Россия угрожает Грузии» абсолютно равно утверждению «Грузия угрожает России», но с точки зрения географии… Можно всю жизнь прожить в наглухо изолированном от внешнего мира вагоне российского бронепоезда, в полном убеждённости, что чеченцы угрожали Москве, были с трудом отбиты и уничтожены в их собственном грозном логове. Но на практике абсолютно невозможно «наглухо изолировать» целую страну и, во всяком случае, невозможно изолировать отдельную душу.
Немцы при Гитлере прикладывали значительные усилия, чтобы не слышать и не видеть то, что назойливо лезло в глаза и уши — жирный дым печей, опустевшие еврейские дома, измождённые рабы и рабыни с Украины.
Иракцы при Хуссейне… Впрочем, что уж там! Русские при Сталине и после Сталина (как сказал бы автор «Повести временных лет» — «даже до сего дня») не просто пассивно не интересуются реальностью, а активно изгоняют эту реальность из своей жизни. Потом, когда в вагон ворвётся реальность, будут говорить: «Нас обманывали! Нам предоставляли субсидии и льготы, а я ничего не скрал!» На что следует железным голосом ответствовать: «Ага! Щас!»
На практике всё было и есть абсолютно ясно. «Не убий» — ясно. «Не укради» — ясно. Убивали и грабили, покрывая всё это толстым слоем лжи, пропаганды и самовнушения. Расчёт был на то, что лифт никогда не остановят, что вагончик никогда не откроют.
Может быть и не остановят — но ведь это на Марсе возможна жизнь, а в закрытом наглухо обществе невозможна, тут лишь смрад и самопоедание. Самим надо останавливаться и открывать двери, снимать броню, сдирать погоны с глаз. Жить свободно, открыто, мирно, конечно, относительно трудно, зато абсолютно человечно.
ЧТО ДЕЛАТЬ С АНТИСЕМИТОМ? А НИЧЕГО!
Классическое «гений и злодейство» для русского человека часто предстает в виде «талантливый антисемит». Подлежит он бойкоту или нет? Розанова исключили за антисемитизм из Религиозно-философского общества далеко не единогласно и после долгих споров. Однако, исключить исключили, а читать продолжили. Потому же, почему добывают золото, если его один грамм на тонну руды.
Точно так же никто не будет пускать к себе в дом гениального поэта, который ещё немножечко клептоман, педофил или просто серийный маньяк. Не ровён час, заманьячит аккурат у тебя в гостях.
Примеры, правда, не очень точные, потому что относятся к людям, живущим в нормальных условиях. Имеющих дом, собирающихся на собрания, голосующих… В современной России — точнее, в России после 1917 года (которая вовсе не «современная», а, напротив, «убежавшая от современности в архаику») человек не имеет даже угла. Пожаловаться, что ему негде главу преклонити (Мф. 8, 20), русский не может, потому что голова давно преклонена на эшафот и в любой момент может быть отрублена. И почти наверняка отрублена будет не в один приём, как это бывало при блаженныя памяти Петре Алексеиче. Рубить будут долго, потому что получают не за результат, а за время.
В такой стране гениев, хотя бы уровня Розанова, не будет; во всяком случае, прозвучать им не дадут. Зато будет дикое количество талантливых стёбников, соревнующихся в умении погромче свистнуть перед толпой, покрасивее отдаться власти и при этом выглядеть тихими монашками и даже где-то в чём светочами свободной и независимой мысли.
Вот таких — можно бойкотировать? Конечно, вопрос о рукопожатности не стоит; талантливые подонки вращаются в своём, особом мире. Но книжки их читать? Цитировать удачные мысли? Или — бойкот, однозначно?
«Неоднозначно», между прочим, любимое большевистское слово. В новоязе оно было красной лампочкой: на всё воля власти. Гитлер? Неоднозначная фигура! С ним можно и пакт заключить при случае. Стратегическая неоднозначность диалектически переходила в тактическую однозначность: в каждое отдельное мгновение отношение к Гитлеру было чётко определено. Но в любой момент могло быть изменено.
Иногда «неоднозначно» выступало на передний план. Ко всем плохим иностранцам отношение было однозначное (хотя могло меняться с однозначно плохого на однозначно хорошее, по решению власти). А вот ко всем хорошим иностранцам отношение было однозначно неоднозначное. Он, допустим, симпатизирует социалистической России, но ведь в любой момент, сука, может выкинуть такое колено… Вступиться за гонимого писателя, к примеру.
Неоднозначность была вызвана тем, что субъект не желал переезжать в Россию, следовательно, был непоследователен. Вот если бы переехал (некоторые переезжали), тогда однозначно хороший, потому что в любой момент доступен для лжи, ареста или, в крайнем случае, убийства. Переехал бы Фейхтвангер в советскую Россию…
Российские интеллектуалы, пока есть возможность, тоже стараются не переезжать в Кремль. Они туда любят заходить, получать там зарплату, квартиры (особенно квартиры), командировки, гранты, премии… Но не переезжать! Эталонной фигурой тут был Эренбург, хотя всё-таки, с точки зрения нормального человека, он «переехал». Но сам-то себя он считал непереехавшим!
В современной России, где власть сильно отпустила поводок — для некоторых, только для некоторых — таких, по выражению Пушкина, «полуподлецов», стало во много раз больше, чем при Брежневе, не говоря уж о Хрущёве. У власти чекисты, они любят плодить фикции — разнообразные фонды, институты, исследовательские центры. Деньги-то кремлёвские, а доказать нельзя. Классический пример — Московская Патриархия. Не вся конечно, а верхушка. С часиками ценой в квартиру и с квартирами ценой в кремлёвские куранты.
Менее ясный пример — писательское дело. Теоретически полная свобода, издатели рыщут в поисках талантов.
На практике, однако, свобода сжата с двух концов. В низу деформированы читатели. Русская классика была бы не востребована в России, если бы не было прорыва свободы после падения крепостного права. Смердяковым Достоевский не нужен, а в России начала XXI века на троих братьев Смердяковых — один Карамазов. В верху деформировано экономическое пространство, в котором оперируют издатели. Это ведь не «бандитский капитализм», это псевдо-капитализм. К деформациям, которых и в обычном-то капитализме достаточно, добавлены такие дикие, что говорить о настоящей конкуренции абсолютно невозможно.