Он знал, что Рафаэль мужик бывалый, с длинным послужным списком. Однако между ними недоставало чего-то главного — того, что называется доверием.
И несмотря на то что им удалось совершить один из самых крутых за последние годы налетов, они теперь были по уши в дерьме.
Удалось?.. Он вспомнил женщину, рухнувшую на мостовую во время перестрелки. Он едва успел заметить ее. Он даже не знает, есть ли у нее муж, дети. Впрочем, ничто не говорит за то, что ее убили именно его пули. Может, одна из выпущенных копами.
Какая разница. Пролилась кровь, удача обернулась провалом.
Кристель неожиданно зашевелилась, выходя из глубокого сна. Принялась странно постанывать, словно жаловалась.
Что она видит в своих кошмарах? Если бы только она доверилась ему и рассказала, кто она и что пережила.
Наверняка что-то ужасное. При такой коллекции неврозов да еще оказавшись на панели. А ведь она такая сильная и одновременно хрупкая.
Такая уязвимая, такая безжалостная…
Вчера вечером она повела себя отвратительно. Он хотел близости, а взамен получил ледяной душ. Разумеется, он привык, но это терзало его всю ночь.
Чокнутая девица. Он и сам знает, но ему это нравится. Только бы она не выводила его из себя.
Нынче ночью он испытывал потребность в утешении. Потребность почувствовать прикосновение женской кожи к своей. Потребность ощутить, что Кристель им дорожит.
Потребность в ней.
Ему до смерти захотелось разбудить ее. Напомнить, что она его. Напомнить, что он не из тех, кто позволяет повелевать собой. Напомнить, что он занесен в картотеку опасных бандитов, что даже копы его боятся. Что он не станет терпеть, чтобы какая-то девчонка устанавливала свои законы.
Тогда, подобно ночи, отказывавшейся отступать, он отказался покидать спальню и подошел к постели.
Жалкий неудачник.
Спустив бретельку с ее плеча, он прикоснулся к нему губами. Кристель открыла глаза и некоторое время пыталась понять, кто это рядом с ней.
Затем, почувствовав, что он скользнул под одеяло, осторожно сдвинулась на другую сторону кровати.
— Не сейчас, — проговорила она замогильным голосом.
Потом развернулась и прижалась к нему. Провела указательным пальцем по татуировке на его груди. Кобра в позе нападения.
— Мне надо еще немного поспать, — прошептала она. — Но я рада, что ты пришел согреть меня… Я скучала.
В конце концов Фред обнял ее, и она уснула.
Видать, она его околдовала. Иначе невозможно.
Вильям уже давно открыл глаза. И теперь смотрел на скрючившегося в три погибели в кресле спящего Рафаэля.
Когда он проснется, у него все будет болеть. Ломота уж точно гарантирована.
Брат, который никогда не оставлял его. Который днями и ночами заботился о нем.
Всю жизнь.
Даже если в течение долгих лет он был всего лишь призраком за тюремной решеткой.
Вильям решился подняться. Чтобы не взвыть от боли, он стиснул зубы. Нога причиняла ему чудовищные страдания. Он ухватился за край стола и закрыл глаза. На грани обморока.
Он ощущал себя слабым и уязвимым, как новорожденный. Голова закружилась, от этого он сразу почувствовал приступ тошноты.
А ведь он считал себя крепким; теперь надо полагать, что не настолько.
Ему показалось, что вместо головы у него котел с кипящей водой, что мышцы его расплавились и он утратил всякое представление о равновесии. Что он выпил море алкоголя или ширнулся скверной наркотой.
Несмотря на это, он, цепляясь за все, что только можно, осторожно двинулся к туалету. Стараясь не разбудить Рафаэля.
Непременно надо встать на ноги. Показать, что он способен на это.
Что он перестал быть обузой.
Наконец Вильям добрался до уборной, опершись одной рукой о стену, чтобы не упасть, опорожнил мочевой пузырь. Стараясь перенести тяжесть на левую ногу, чтобы поберечь правую.
Он спустил воду и вернулся в столовую. Головокружение усилилось, ему казалось, будто полумрак внезапно осветился мириадами искр. Красных, синих, зеленых…
Только бы добраться до дивана. Всего каких-то восемь метров.
Непреодолимое расстояние.
— Раф…
Он только прошептал имя брата — даже сил крикнуть у него не было. Ему показалось, что если он завопит, то разлетится на мелкие осколки.
— Раф…
Еще один шаг. Наконец ему удалось уцепиться за край стола. Колени подгибались, ноги подчинялись не сразу. Перед его глазами сверкнула ослепительная молния.
И наступила полная темнота.