Жизнь в порту кипела. Сновал народ, то и дело на глаза попадались вооружённые люди, не иначе охрана порта, ездили туда-сюда машины и подводы, у причала под погрузкой находился сухогруз «Тургенев», а над всем этим стоял гул, словно я оказался в центре пчелиного улья. Гул, изредка нарушаемый гудками пароходов и разных каботажных судов.
По эстакаде бегали электрические транспортёры, олицетворявшие технический прогресс, а у её основания ютились жалкие лачуги, совершенно не вписывавшиеся в систему социалистического строя. Ладно, это не мои проблемы, надо завести в порту знакомства и как бы между делом выяснить, каким макаром реально забраться на судно, уходящее в загранку. Наше или иностранное, особой разницы нет. И откладывать смысла я не вижу. Ну-ка, подвалим вон к тому грузчику в майке и широких штанинах, в одиночестве смолившему цигарку, сидя на поддоне.
— День добрый!
— Ну, добре, — прищурившись, глянул на меня снизу вверх небритый мужик лет тридцати с хвостиком.
— Меня Климом зовут, — протянул я руку.
Тот, чуть подумав, пожал руку.
— Константин.
Ладонь у него была крепкая и мозолистая, что, впрочем, для грузчика неудивительно.
— Прямо как Костя из песни про шаланды, полные фека… тьфу, кефали, — хмыкнул я.
— Шо за песня? — с неповторимым одесским акцентом поинтересовался докер.
Блин, чё-то я не подумал, песня-то из фильма «Два бойца», а его снимали, уже когда война шла вовсю. Надо как-то выкручиваться.
— Да это один знакомый песню сочинил, про Костю, который приводил в Одессу шаланды, полные кефали… Я что хотел спросить-то… Можно здесь какую-нибудь работёнку найти, особо не засвечиваясь? И угол снять в долг недорого. Жить не на что, а в Москву вернуться не могу.
— А чего там набедокурил-то? — вроде бы без особого интереса полюбопытствовал Костя.
— Да-а, — махнул я рукой. — Сожительница с меня алименты требует, а сама залетела от какого-то кавказца — младенец чёрненький, на меня совсем не похож. А у неё в прокуратуре знакомый. Ну я и не стал дожидаться, когда меня за жабры возьмут, и на перекладных рванул куда подальше, где меня не знают. А по дороге в поезде документы какие-то урки умыкнули, теперь вот не знаю, как и быть.
— Вон оно шо, — протянул Костя. — С бабами — оно так, ухо треба держать востро. Да ещё и документов лишился… Сам-то столичный, выходит?
— С Сибири я, приехал Москву поглядеть да подзаработать, там наши уже некоторые осели, меня и позвали. Грузчиком мешки с чайной трухой таскал.
— Ясно.
Он встал, потянулся, хрустнув суставами, затоптал окурок и, небрежно бросив: «Давай за мной», двинулся в сторону пакгаузов. Поправив на плече отощавший вещмешок, я потопал следом. Возле пакгаузов немолодой усатый мужик в спецовке что-то выговаривал парню.
— Лексеич, можно тебя на пару минут?
— Чего тебе, Константин? — отвлёкся он от разноса, покосившись в мою сторону.
— Да вот человека встретил, на работу просится.
— Ты, Серёга, иди, — напутствовал он парня и повернулся ко мне: — А сам-то откуда будешь?
Пришлось повторять свой рассказ. Выслушав, Лексеич почесал заскорузлой пятернёй лоб, крякнул, мотнул головой, дёрнул себя за вислый ус и резюмировал:
— Объект ведь у нас режимный, тут же иностранные суда почти каждый день швартуются, как бы чего не вышло… Да и после трагедии с «Семёркой»[9] тут головы летели, хотя сейчас вроде успокоилось… Как же это ты за документами не уследил?
— Да вот так, — развёл я руками. — Ночью увели, утром уже обнаружил пропажу. И пятьдесят рублей тоже ноги сделали.
— Угораздило же тебя… Ладно, Клим Петрович, нравится мне твоя честная физиономия, поверю тебе на слово. Не приведи бог, ты там что-то действительно серьёзное натворил, а нас тут за нос водишь… Что-нибудь попробуем придумать. Стой здесь, а я в управление к знакомой метнусь.
Вернулся Лексеич минут через двадцать.
— Договорился, проведём тебя на полставки, будешь 350 рублей получать.[10] Пойдём в будку, там перо с чернилами имеются, распишешься. Грамоте вообще обучен?
— Обучен, — хмыкнул я.
Ставя свою подпись, я чирканул что-то неразборчивое с заглавной буквой «К».
— Ну вот, — подув на чернила, констатировал Лексеич, — таперича ты в нашей бригаде. Но учти: с первой получки проставишься.
— Да без вопросов!
— Ну и хорошо. Кстати, непьющий? Смотри, а то с любителями заложить за воротник у меня разговор короткий. Выпить можно по рюмашке, но в нерабочее время, а на смене — чтобы как огурчик. Смена с восьми утра, собираемся вон в той будке.
9
«Семёрка» (ледокол № 7) была приписана к Одесскому порту. Затонул в Чёрном море в феврале 1937 г. По результатам расследования главными виновниками были названы бывший начальник службы эксплуатации пароходства и бывший начальник порта, приговорённые к 10 годам лишения свободы. Вахтенный радист, не передавший вовремя «СОС», был приговорён к 6 годам лишения свободы, бывший начальник радиостанции пароходства и старший инженер службы связи — к 4 годам.
10
Достоверную информацию по зарплатам портовых грузчиков найти не удалось, но, глядя на вырезки из газет тех лет, можно выяснить, что, к примеру, зарплата слесаря третьего, т. е. низкого, разряда — 600 руб. в месяц. А заработок сверловщика-бригадира равнялся уже 1000 руб. Средняя зарплата по рабочим специальностям на производстве равнялась 350 руб. Зарплаты инженеров были выше, чем у рабочих специалистов. Так, у заводского инженера в конце 1930-х она равнялась 1500 руб. И это понятно — нужно было стимулировать людей к учёбе.