Непроизвольно вытащил из внутреннего кармана ватника фотографию Вари, подумав, зачем-то переложил её в карман штанов. Только позже я понял, какое это правильное решение. А в тот момент снова вспомнилось время, проведённое рядом с комсоргом порта.
Из воспоминаний меня выдернул скрип снега под множеством ног, а затем я увидел нарисовавшиеся в сумраке тени. Одна, вторая, третья… Ого, да тут их полсотни, никак не меньше.
— Смотри-ка, Стальной, не очканул,[29] пришёл.
Говорившего я видел до этого пару раз мельком, но, судя по всему, не он держал масть среди толпы пришедших на толковище блатарей. Урки с долей уважения косились на небритого здоровяка, к которому и обращался зэк. Коля Стальной был выше меня чуть ли не на голову, косая сажень в плечах, без рукавиц, и ладони что лопаты… Хотя, впрочем, на улице было не так холодно, по ощущениям, около пяти градусов мороза, к вечеру потеплело. Я тоже стянул рукавицы, но не чтобы пожать руку, а чтобы не тратить время на драгоценные секунды, если придётся резко выхватывать своё «мачете».
Гляди-ка, а за его спиной не кто иной, как Туз! С забинтованной челюстью, но глаза сверкают огнём праведной мести. Ну-ну, посверкай, рыпнись на меня, я тебе, урод, ещё что-нибудь сломаю. В толпе я приметил ещё несколько знакомых лиц, в том числе из нашего барака. Меченый перебрасывал из руки в руку кувалду, изредка сплёвывая в снег. Федька Клык тоже стоял там, но опустив глаза, носком валенка ковыряя снег. Я буквально чувствовал, что он с удовольствием избежал бы участия в этих разборках, но отмазаться было никак нельзя.
Стальной вышел вперёд, встал напротив шагах в трёх, смерил меня оценивающим взглядом прищуренных глаз и выплюнул в снег недокуренную цигарку.
— Ты сильно провинился перед ворами, и твоя жизнь теперь повисла на волоске. Жить хочешь, фраер? — хрипло поинтересовался он.
— А ты?
Коля Стальной неопределённо хмыкнул и покачал головой:
— Борзой? Надеешься, что справишься с ними? — кивок за спину.
— А ты надеешься, что они справятся со мной?
Наглости мне было, конечно, не занимать, я буквально чувствовал шкурой, как уркам не терпится порвать меня на куски. Но коль взялся за гуж…
— Короче, если хочешь ещё немного повонять на этом свете, подойдешь к Тузу, встанешь на колени и поцелуешь его сапог. Тогда сможешь стать у него шестёркой.
— Заманчивое предложение, — ухмыльнулся я. — Вот только встать на колени и поцеловать — извини, не могу, ноги не сгибаются. А вот поссать на сапог — легко.
— Вот теперь ты точно труп, — без особых эмоций констатировал Стальной, вытаскивая из-под ватника топор, который в его огромной лапе казался игрушечным.
«Что ж, видно, настало время сдохнуть, только прихвачу с собой пару-тройку ублюдков», — подумал я, в свою очередь выпрастывая на свет божий тесак и делая несколько вращательных движений, чтобы размять кисть.
Телогрейку я скинул, она явно сковывала бы движения. От кепки тоже избавился, «банданы» достаточно. Стальной, криво усмехнувшись, тоже скинул ватник, поводив плечами, а шапку передал стоявшему сзади подельнику. Силён бык, только и у меня имеются свои аргументы. Чай, не бороться с ним собрался. Лёгкого морозца я не чувствовал — адреналин разогнал кровь, и теперь я ждал, когда Коля сделает выпад первым, чтобы поймать его на контратаке, но в этот момент произошло нечто непредвиденное. Снова скрип снега под множеством ног, недоумённые взгляды урок за мою спину, и, обернувшись, я увидел вставшую позади меня толпу. Мать моя женщина, это ж политические и мужики! И на глаз тоже где-то человек пятьдесят. У каждого в руках какой-то предмет, которым можно при желании нанести тяжёлые увечья. А впереди Олег. В своих неизменных очках на носу, но с решительным лицом и штыковой лопатой в руках он смотрелся и грозно, и нелепо одновременно.
Эта сцена мне напомнила завязку моего любимого фильма «Банды Нью-Йорка», и если выбирать из двух главарей, то я видел себя в роли Святоши Валлона, подло зарезанного подкравшимся сзади Биллом Мясником Каттингом. Но я уж постараюсь подобной оплошности не допустить.
— Опа, это чё, бунт на корабле? — вякнул всё тот же урка, что восхитился моей смелостью в начале толковища.