Меня зовут Патрик. Моя отчизна
Ирландия, ее другое имя
Гиберния; родимое селенье
Мое зовется Токсом, и едва ли
Ты слышать мог о нем когда-нибудь,
Незнатное и бедное селенье.
Меж севером и западом оно
Ютится на горе, и всюду снизу
Шумит свирепо море, замыкая
В тюрьму тот горный остров {2}, что зовется
Для вечной славы Островом Святых:
Столь многие, о, властный повелитель,
Как мученики, кончили там жизнь,
Ревнителями веры выступая,
В чем есть предел для совершенства верных.
Родители мои - ирландский рыцарь
И верная сопутннца его.
Одна из благородных дам французских.
Они не только эту жизнь мне дали,
Но благородства высшего другую,
Рассвет первоначальных лет моих:
Свет веры н правдивое ученье
Христа, - тот храм, в который нас ведут
Врата небес, крещение святое,
Из таинств церкви первое. Отдав
Супружеству ту дань, что служит общей
Для всех, кто в узы брака заключен,
Родители мои, из благочестья
Покинув мир, вступили в монастырь,
В две разные обители замкнулись,
Где жили в целомудрии, пока
Последней грани жизнь их не коснулась.
Тогда, тысячекратно показав,
Как сильно правоверное их рвенье,
Они душою с небом сочетались,
А прах телесный предали земле.
Пять лет, как сирота, я оставался
На попеченьи женщины святой,
Пять раз двенадцать знаков зодиака
В единой сфере солнцем озарились,
Как Бог взыскал меня своим вниманьем,
Во мне явив могущество свое:
Всегда своим орудьем избирает
Он существа смиренные, дабы
Величие свое с сделать явным
И чтоб Ему здесь в мире надлежала
Лишь одному божественная слава.
И вот однажды, - Небо призываю
В свидетели, не суетная гордость,
А только ревность веры побуждает
Меня повествовать о сих делах,
Не мной, а небесами сотворенных,
Приходит к двери дома моего
Один слепой, чье имя было Гермас,
И говорит: "Сюда я послан Богом,
Он повелел, чтоб именем Его
Ты даровал мне зрение". Покорно
Велению такому повинуясь,
Я сотворил над мертвыми глазами
Таинственное знаменье креста,
И вдруг из тьмы они вернулись к свету.
В другой же раз, окутавшись, как дымом,
Густыми облаками, небеса
Вступили в распрю с миром, посылая
Потоки снега быстрые в таком
Непобедимом множестве, что только
Растаял он под жгучим светом солнца,
Как улицы в каналы превратил
И затопил селение, и стали
Дома как бы суда из кирпичей,
Как корабли чудесные из камня.
Кто видел, чтобы можно было плавать
По высям гор? и кто по зыби водной
Носиться мог среди лесных вершин?
Я сотворил над дикими водами
Таинственное знаменье креста,
Замерзшим языком я повелел им
Во имя Бога вновь туда вступить,
Где прежде им приют был предначертан,
И воды, повинуясь, отошли,
И в миг один земля сухою стала.
О, кто хвалы не вознесет Тебе,
Великий Боже! Кто не возжелает
Тебя любить и сердцем исповедать!
И большее я мог бы рассказать,
Но голос мой смирением удержан,
Молчат уста, немеет мой язык.
Я вырос наконец, не столько склонный
К военным браням, сколько к правде знанья,
Священному Писанию и чтенью
Житий святых, чья школа учит нас
Благоговенью, вере, упованью
И милосердной сладости любви.
И вот, - в те дни, как этим я был занят,
Однажды вышел я на берег моря,
С кой-кем из сотоварищей моих,
Вдруг там, где находились мы у взморья,
Пристал корабль какой-то, и с него
Толпой вооруженною сорвались
Корсары, бич морей, и взяли в плен
Меня и всех других! И чтоб добычей
Не рисковать, - поднявши паруса,
Они, не медля, снова вышли в море.
Был капитаном этого судна
Филипс Роки, дерзостный настолько,
Что если бы с земли исчезла дерзость,
Ее нашли бы в сердце у него.
Уж много дней опустошал он море
И берега Ирландии, повсюду
Производя убийства и грабеж.
Из всей толпы захваченной меня лишь
Оставил он в живых: как говорил он,
Меня тебе отдать он был намерен,
В знак подданства, как твоего раба,
О, как бывает горестно обманут
В своих желаньях темный человек,
Замыслив что-нибудь помимо Бога.
Прямой свидетель этому - Филипо,
На дне морском. Не дальше как сегодня,
В безветрие, уже в виду земли.
Возникшей над спокойной гладью моря,
В одно мгновенье рухнул план его.
Встал ветер и завыл в своих глубоких
И впалых недрах, море застонало,
На волны - волны быстро взгромоздились.
Как горы над горами, и с вершин
Обрызгали соленой влагой солнце,
Гася его прекрасные огни.
Фонарь наш корабельный, вплоть у неба,
Качался нам блуждающей кометой.
Огнисто дымным выбросном паров,
Или звездой, упавшей из оправы.
Еще одно мгновенье, и корабль
Низринулся в раскрывшиеся бездны,
Морского дна коснулся, и распался,
И вкруг него губительные волны
Восстали, как надгробный алебастр,
Среди кораллов пышных и жемчужин.
Не знаю, для чего меня хранит
Святое Провиденье, - бесполезен
И скуден я, но Небо пожелало,
И у меня дыхания хватило,
Не только для того, чтобы спастись,
Но снова встал лицом к лицу со смертью,
Спасая жизнь того, кто пред тобою,
Бесстрашного и юного. К нему
Меня влечет неведомая тайна
И думаю, когда-нибудь воздаст
Он мне сторицей этот долг. А ныне
Мы, спасшись оба милостию Бога,
Теперь стоим пред вами, как рабы,
В несчастий своем, быть может в счастья,
Мы ждем, чтоб вы смягчились нашей долен,
Чтоб в вас возникла жалость к нашим мукам,
Чтоб наше зло у вас нашло конец
Царь
Молчи, молчи, христианин постыдный,
Не знаю, что за власть объяла душу;
Твои слова она впивает жадно,
И, против волн, я тебя боюсь.
Перед тобой невольно преклоняюсь
Мне чудится, что ты тот самый раб.
Что мне в моем тревожном сне явился.
Выбрасывая пламя изо рта,
Стремительные искры выдыхая
И привлекая силою огня
Полонию и Лесбию, как ночью
Влечет костер безмолвных мотыльков.
Патрик
То вещий сон, и пламя изо рта
Есть истина евангельского света,
Который я несу, слова Христовы
Я буду проповедовать тебе
И твоему народу; через них-то
И станут христианами отныне
Полония и Лесбия.
Царь
Молчи,
Замкни скорей уста свои, позорный,
Меня ты оскорбляешь.
Лесбия
Успокойся.
Полония
Ты за него вступаешься?
Лесбия
Конечно.
Полония
Пусть лучше он умрет.
Лесбия
Нехорошо,
Чтоб он рукою царской был убит.
(В сторону.)
Мне жаль его. Я христиан жалею.
Полония
Пусть он толкует сны, второй Иосиф {3},
Не думай и не бойся, государь.
Он думает, что, если в сновиденьи
Горели мы, я стану христианкой,
Напрасна, это так же невозможно,
Как стать живой вторично после смерти.
Забудь свой гнев, хоть он и справедлив,