— Ваши билеты, пожалуйста!
Высокий грозный служитель разглядывал протянутые ему карточки так внимательно, словно надеялся отыскать в набранном мелким шрифтом тексте хоть какое-нибудь основание не пустить опоздавших в зрительный зал. Наслаждаясь своей маленькой властью, он обследовал и оборотную сторону билетов, хотя рассматривать пустое место было уже откровенным перебором. Впрочем, Инго Штоффреген даже слегка обрадовался очередному промедлению — он с шумом вдыхал и выдыхал воздух, нормализуя показатель pH крови.
— Потихоньку… все приходит в норму… — прохрипел рекордсмен по бегу в смокингах. Служитель надменно взглянул на него с высоты своего немалого роста. «Дикарь!» — отчетливо читалось в его глазах. Вернув билеты владельцам, цербер показал им на дверь, занавешенную алым бархатом, однако войти в нее не дал, встав на пути с таким угрюмым видом, словно охранял сокровища нибелунгов.
— Мы проскользнем тихо-тихо, как мышки, — шепотом заверила его Габи, пытаясь взяться за дверную ручку.
Однако человек в ливрее бесцеремонным жестом ухватил девушку за запястье, отводя ее руку прочь.
— Что вы себе позволяете? — вспылила Габи.
— Каждый уважающий себя и других любитель музыки обязан знать, — наставительным тоном прошипел служитель, — что входить в зал во время выступления можно лишь при определенных условиях. Сейчас нужно соблюдать строжайшую тишину, ведь госпожа Файнингер играет пианиссимо. Может быть, даже пиано-пианиссимо!
Произношение у него было явно саксонское: последние слова он произнес как «биано-бианиссимо».
— Когда начнется громкий пассаж, тогда и войдем.
Обрюзглый саксонский великан и два мускулистых баварских гнома замерли в ожидании, слегка наклонившись вперед. Вскоре звуки рояля действительно стали громче. Евгений Либшер — именно так, судя по нагрудной табличке, звали этого ценного сотрудника — приложил ухо к двери и, многозначительно кивнув, пропустил парочку в зал. Пройдя несколько шагов вниз по пандусу, группа достигла четвертого ряда.
— Дождитесь паузы, — прошипел сквозь зубы Либшер. — А потом проходите на свои места. У вас двенадцатое и тринадцатое.
— Но ведь это же в самой середине ряда!
— Ничего, вещь скоро закончится, — отозвался привратник столь напыщенным тоном, как будто бы именно он, а вовсе не Фредерик Шопен написал скерцо № 2 си-бемоль-минор, звуки которого лились в тот момент со сцены. Некоторые из зрителей, сидевших поблизости, услышали шепот и стали недовольно оглядываться на опоздавших.
На сцене высился рояль со сдержанно поблескивающим покрытием, за ним восседала скандально известная Пе Файнингер. Голову пианистки венчала ядовито-зеленая шляпа с широкими полями — это был ее фирменный аксессуар. Артистка склонилась над клавиатурой, словно готовящаяся к прыжку тигрица, затем приподняла локти, и ее пальцы проворно забегали по клавишам. «Пир-рили, пир-рили, пир-рил-ли-пум-пум!» — гремело со сцены. По крайней мере такими эти звуки представлялись Инго Штоффрегену. Зрительный зал изнутри освещался очень слабо — похоже, свет давали лишь неказистые зеленые табло «Выход», висевшие надо всеми дверями. На залитую ярким светом сцену были устремлены взоры двух или трех сотен человек из партера, двухчастный балкон вмещал еще около сотни зрителей. Концерт проходил с сумасшедшим аншлагом, посреди плотных рядов зияли пустотой лишь два кресла, так что Инго с Габи могли занять только свои места.
Властительница ярко освещенной сцены заиграла какой-то особенно темпераментный пассаж. Музыка звучала все выразительнее и выразительнее, казалось бы, в преддверии скорой развязки — и вот уже гремят заключительные аккорды, яркие и многозначительные. Публика безмолвствует, до конца не уверенная, что это финал. Два-три смелых, однако не слишком сведущих меломана нерешительно хлопают, и кто-то даже кричит «Браво!»…
— Давай теперь пробираться на наши места, — шепнул Инго своей спутнице и принялся поднимать с сидений обитателей четвертого ряда. Люди вставали с явной неохотой, и молодой человек беспрестанно бормотал извинения. Но на самом деле тишина на сцене не означала конца произведения. Господин Шопен позволил себе роскошь сделать в самой середине вещицы двухтактную паузу, после чего скерцо продолжилось. Со сцены понеслось тихое пир-рили-по-о-пир-рили, Инго Штоффреген остановился и застыл в вынужденной позе. Икры бедолаги вот-вот готова была свести судорога, кроме того, его снова прошиб пот. Обратно уже не пойдешь — поднятые зрители поторопились снова сесть. Три гладковыбритых «галстука» досадливо подняли брови и демонстративно вздохнули. Несмотря на всю неловкость положения, Инго не оставалось ничего другого, кроме как продвигаться дальше, к одному из свободных мест. Пронзенному стрелой Амура «железному человеку» предстояло преодолеть дистанцию совершенно неспортивного свойства. Покорить коварнейшую из горных вершин, покрытых вековыми льдами, ему далось бы не в пример легче.