Все понятно, Тошкин хотел начать новую страницу. И хотя бы символически быть в моей жизни первым. Ах, если бы он знал, как мне не нравятся подозрительно незаполненные пространства!
Но я согласилась. Я согласилась даже на большее — на торжественный банкет в ресторане, где, по уверению Евгении Сергеевны, должны были собраться только самые близкие люди. Их оказалось двести тридцать семь человек. Практически все они были родственниками Тошкина по разным линиям и направлениям, свято блюли семейные традиции и готовы были разорвать на кусочки каждого, кто не хотел бы составить счастье дорогого Димочки. К сожалению, моя идея обеспечить каждого желающего сухим пайком и отпустить с миром воспринята не была. А потому пришлось подсуетиться и для соблюдения минимального равновесия пригласить своих «близких», которых, исходя из моего генеалогического древа, было не так уж и мало. Из мужей сторона невесты была представлена только Иваном Алексеевичем, который сильно постарел и решил относиться ко мне как к старшей дочери. Во всяком случае, за моей мамой он ухлестывал с самыми серьезными намерениями.
Депутат Сливятин, баллотирующийся по всем выборным округам во все общественные и государственные организации, явился без приглашения, считая себя моим посаженым отцом. От щедрот властных структур он подарил новобрачной упаковку флегмонозных пирожных, которые я и в дни перед стипендией скармливала кошкам, и обещал подробно рассмотреть вопрос о приватизации квартиры. Моего друга Аслана пришлось принимать на заднем дворе столовой, где все, собственно, и происходило. Тошкин в принципе уже не имел ничего против моих близких связей с легализовавшейся мафией, но деликатный Аслан не хотел портить ему карьеру. Аслан погорячился и в приступе свадебного веселья сказал: «У тебя все есть! Тебе ничего не надо. С меня — любое желание. Американка». С тем и отбыл, провожаемый подозрительным взглядом Евгении Сергеевны, которая, кажется, ознакомилась с моей подробной криминальной биографией и теперь подумывала о том, чтобы эту кинопленочку отмотать на годик-другой назад.
Но — увы. Поезд счастливой семейной жизни вовсю набирал ход, и остановить его могло только невыполнение Тошкиным главного предсвадебного обещания. В первую брачную ночь Тошкин стал мне мужем. Он продемонстрировал глубокое знание женской психологии и совершил сразу несколько сексуальных призывов: он ковырялся в ухе, долго заглатывая сопли, потом кашлял надрывно и натужно, потом улегся на спину и начал подозрительно похрапывать. При первых признаках перехода легкого посапывания в утробно-громоподобный рык я по привычке скомандовала: «На бочок!» — и не ошиблась. Перебравший Тошкин при неудачном перевороте попал в вертолет, создаваемый потолком и полом, и был вынужден покинуть поле сексуальной битвы, чтобы в растрепанных чувствах совокупиться с унитазом. Не имея привычки жениться, он, конечно, выпил лишнего, поэтому свидание с туалетной комнатой затянулось до рассвета, который мы, молодожены, увы, встречали не вместе.
Евгения Сергеевна позвонила утром и, видимо, спросила у сына: «Ну как?» Он, едва держащийся на ногах, честно ответил: «Плохо, мама. Мне очень плохо». По экипировке свекрови, которая уже через десять минут звонила в нашу дверь, можно было догадаться, о чем она подумала. Преданная женщина привезла с собой упаковку шприцев, систему для переливания крови, пару флаконов метрогила, тест на беременность, два килограмма ваты и километров десять бинта. Интересно, что она собиралась им обматывать?
— Дима, где у тебя болит? — спросила Евгения Сергеевна, краснея до корней волос. — Скажи маме, не стесняйся. Здесь все свои.
Невменяемый муж Дима, утративший весь свой прокурорский лоск и мечтающий только о бутылке холодного светлого пива, невнятно произнес:
— Везде, — и подозрительно зашатался.
Евгения Сергеевна бросила на меня умоляющий взгляд и прошептала: «Ну зачем же так?» Она прижала голову сына к груди и задохнулась в его объятиях. В основном от выхлопа разнокалиберного алкоголя, который Дима дегустировал накануне.
— Ты напился? — обиженно воскликнула она. — Ты напился, паршивец! Я же предупреждала! Я говорила. Дима, как тебе не стыдно. — Она ринулась к своей аптеке, достойной лечсанупра, и выхватила пол-литровую баночку, на которой было любовно выведено: «Валериановые капли».
— Сколько? — спросила я, желая хоть раз в жизни быть хорошей невесткой.
— Стакан! — скомандовала Евгения Сергеевна и принялась трясти моего мужа, как грушу с переспевшими плодами.