Это было в начале сорок пятого года. Павел прислал одно письмо с дороги и два с фронта. Больше вестей не было, и розыски не привели ни к чему.
Тоня перебирала в памяти все эти события недавнего прошлого, и ей казалось, что Павлик молчаливо шагает рядом с ней по заснеженным улицам. Она ясно видела его синие глаза под смелыми бровями, смуглые щеки и застенчивую, широкую улыбку.
«А может быть, ты жив, Паша? - подумала она. - Я вот сказку начала про тебя придумывать, про твое детство… А жизнь ведь богаче сказок… Разве мало в ней чудес?»
Тоня завернула за угол и остановилась. От крыльца ее родного дома отъезжали розвальни, и отец вводил кого-то в дом, светя фонариком.
Глава вторая
В жарко натопленной кухне на чистых половиках стояла закутанная женщина и старалась стащить с себя тяжелый полушубок. Отец помогал ей. Матери не было. А на лавке сидела вторая гостья, уже скинувшая шубу. Она подняла голову и улыбнулась Тоне.
- Надежда Георгиевна?!
Тоня радостно бросилась к Надежде Георгиевне Сабуровой, директору приисковой школы.
Незнакомка сняла наконец полушубок, пальто и несколько шалей. Была она невысока, смугла и показалась Тоне очень красивой. Темные глаза ее смотрели робко.
- Ну, отогревайся, Танюша, - сказала Сабурова. - Николай Сергеевич, Тоня, это Татьяна Борисовна Новикова. Она будет преподавать литературу в старших классах.
- Вместо вас? - разочарованно спросила Тоня.
Не раз уж говорила Надежда Георгиевна, что ей трудно совмещать директорство и преподавание старшеклассникам. Значит, добилась смены…
- Я ездила встречать Татьяну Борисовну. Очень она, бедная, прозябла с непривычки к нашим ветрам. Я уж не заезжала к себе. Прямо к вам ее привезла. Жить ведь она у вас будет.
Тоне вспомнился давнишний разговор с матерью о том, что на прииск должна приехать бывшая ученица Надежды Георгиевны и что можно бы сдать ей угловую комнату. Но об этом поговорили и забыли, а эта смуглая женщина получала отсюда письма, собиралась в дорогу, ехала, и вот она уже здесь и будет жить у них в доме…
Николай Сергеевич несколько растерялся:
- Это как хозяйка моя… Такие дела ей решать, я не вмешиваюсь…
- Как решать? - вскрикнула неожиданно звонко Татьяна Борисовна. - Разве вы передумали? Ведь Надежда Георгиевна писала мне, что вы сдать комнату согласны…
- Был такой разговор, да не знаю, может, жена иначе располагает. - Николай Сергеевич развел руками.
Тоня растерянно взглянула на отца. Наступило замешательство.
«Мэ-э-э…» - раздался нежный, жалобный крик за дверьми.
Вошла мать. Она несла в переднике двух мокрых, дрожащих ягнят.
И, как всегда, с появлением матери все стало на место, все сделалось простым и понятным.
- Смотрите-ка, у нас гости! Видно, с добром приехали… - говорила Варвара Степановна. - Знаете примету: коли родится что в доме, когда гость на пороге, - значит, к счастью и для дома и для гостя. Видите, какое прибавление семейства у меня? Объягнилась белая овечка… Сейчас, сейчас я вас устрою, ребятки… К матери нельзя, замерзнете там, - уговаривала она ягнят.
Мать осторожно опустила новорожденных в большую круглую корзину, устланную сеном, накрыла старой отцовской шинелью и прошла к умывальнику. Вымыв руки и повесив на крюк шитое цветами полотенце, она поздоровалась с гостями.
- Как доехали? Застыли, наверно? Как вас величать-то прикажете? Татьяна Борисовна? Комнату показали вам или думают еще? - Она, улыбаясь, покосилась на мужа. - Да что тут думать! Оставайтесь, коли понравится… Умыться не желаете с дороги? Надежда Георгиевна, вы и не думайте уходить. Будем Новый год встречать.
Через час все вещи Татьяны Борисовны были вынуты и разложены по местам. В ее комнате топилась печь. Сабурова, неторопливо двигаясь, помогала приезжей устраиваться.
Тоня накрывала на стол. Свежесть полотняной скатерти, звон посуды, податливость пышного хлеба под ножом всегда радовали ее. Она любила эти маленькие семейные праздники, просветленное лицо отца и легкую озабоченность матери, которая исчезала после того, как Николай Сергеевич и гости похвалят угощенье.
Но сегодня ей трудно было попасть в тон чисто убранным комнатам, накрытому столу, празднику, глядевшему из каждого угла. Она ставила на скатерть масленку с твердым желтым маслом, миску с винегретом, по-хозяйски расставляла тарелки, а на сердце было тяжело. Все думалось о Павлике, который мог бы сегодня тоже встречать первый послевоенный Новый год…
Поймав настороженный взгляд матери, Тоня выпрямилась. Варвара Степановна была такая веселая сегодня, отец за дверью напевал переодеваясь… Нельзя, нельзя портить им праздник!