— Ты пела песню Клейтону. Клейтону Уоттсу, — поясняет она, наклоняя голову так, что ее ангельские светлые волосы создают снежную завесу. — Я не хочу наступать на пятки или каким-то образом избавляться от тебя, но… просто как женщина женщину… должна тебя предупредить, — говорит она. — Я не знаю, что ты уже слышала, но…
— Обычно мое мнение не зависит от того, что я слышу, — вежливо отвечаю я, несмотря на острые края каждого из моих слов. — Я сужу о человеке, основываясь на том, что я думаю о нем, а не другие.
Сладкая улыбка Ариэль не покинула ее лица, хотя и заметно натянулась при моих словах. Меня не обмануть. Конечно же, бывшая хочет напугать всех остальных, чтобы те держались подальше от Клейтона; эта сука просто не хочет представлять его губы в непосредственной близости от моих. Собственница?
— Ты очень милый человек, — говорит она мне и, несмотря на то, как чувствую себя, не могу точно сказать, это ли она имеет в виду или просто издевается. — Я бы хотела, чтобы у всех был такой острый ум, как у тебя. Ну, что ж… — Она улыбается еще шире. — Это было приятно. Сейчас я должна помочь оценить фонетические работы для профессора по постановке голоса. Хорошего тебе дня, Деззи! И… береги себя, — добавляет она. — Роза всегда выглядит прекрасно издалека, но ее шипы все равно будут колоть тебя. Это заложено в ее природе.
С этими словами эта русалка ныряет обратно в свою маленькую реку, ее ноги превращаются в рыбий хвост, а затем исчезают, унося с собой свою хозяйку.
Провожу день в одиночестве, горько переваривая слова Ариэль и пытаясь выкинуть их из головы. Ей бы точно не помешало, чтобы морская ведьма вырвала ее язык.
Я еще не получила сообщение от Виктории, и она не открыла мне дверь, когда я четыре раза стучала к ней в комнату. Сэм тоже не было, предполагаю, она проводит время в библиотеке или где-то еще. Поэтому наслаждаюсь ужином в одиночестве в фуд-корте университетского центра. Мой ужин состоит из полузавядшего салата с соусом из девяти тысяч калорий. Боже, мои стандарты упали. Если бы мама и сестра видели меня сейчас...
Отец, вероятно, подбодрил бы меня и посмеялся. Он всегда был самым крутым в семье, кто подбадривал, даже когда у меня в средней школе был пятилетний период сорванца, который полностью унизил мою сестру. Вы не можете сказать это, глядя на меня, но на самом деле я неплохо управляюсь с ножом. Я также знаю, как завязать одиннадцать разных узлов и не боюсь грязи. Из-за последнего я всегда высмеивала сестру, учитывая, что сценический макияж — это тоже своего рода грязь, которую ты наносишь на свое лицо.
Когда возвращаюсь на театральный факультет в вечернюю группу осветительной команды, мой пульс настолько высок, что мне действительно кажется, что упаду в обморок, прежде чем доберусь до двери. Не знаю почему моя уверенность так разборчива: в одну минуту она пылает, а в другую становится мертвенно-холодной.
Я толкаю дверь в зрительный зал.
Клейтон сидит на краю сцены.
Один.
Он не поднимает на меня взгляда. Похоже, он смотрит на сиденья. Разумеется, он не избегает смотреть на меня.
Заставляю себя двигаться по проходу к сцене. Когда он все еще не смотрит на меня и не признает мое существование — несмотря на то, что он совершенно точно видит меня периферийным зрением — я сдаюсь, тоже сажусь на край сцены, но сохраняю дистанцию между нами.
Я борюсь с желанием поздороваться, а затем закатываю глаза от своей глупости. Я не должна была общаться с ним жестами. Я не понимала, что делала.
И все еще не знаю.
— Просто прекрасно, — бормочу я себе под нос, уныло ковыряя ногти.
— Что прекрасно? — раздается голос позади меня.
Я подпрыгиваю и, обернувшись, вижу Дика.
— Привет, Д… Дик.
— Как ты меня назвала?.. Просто шучу. — Он садится между нами, свесив ноги со сцены. Интересно, долго ли он хранил эту шутку? Представляю, как он репетировал ее перед зеркалом. — Некоторые ребята поменялись местами, так как в группах появились свободные места по понедельникам и вторникам. Похоже, что теперь по средам… только вы двое. Что на самом деле означает, что только ты, Деззи.
— Только я, — повторяю я.
— И ты получила роль Эмили в постановке «Наш город», — напоминает он мне, — а репетиции пьесы начнутся со следующей недели.
— Да, верно.
— Таким образом, у нас, похоже, неожиданный конфликт в расписании.
Я хмурюсь. Клейтон, кажется, в своем собственном мире, руками опирается на край сцены, что подчеркивает его большие мускулистые предплечья. Он смотрит вниз на пол. Интересно, ему уже рассказали об этом конфликте? Несмотря на то, что я знаю о его глухоте, у меня такое чувство, что он подслушивает весь этот разговор. Для меня это странно — думать, что он находится рядом, но не участвует в разговоре.