Прием олицетворения в I томе получил огромное развитие в главах о прибавочной стоимости: персонифицированный капитал будет возникать чуть ли не на каждой странице, переходить со своей художественной характеристикой из главы в главу, в нем будут раскрываться новые художественно-конкретизированные характерные черты: он будет рыскать по рынку, опытным глазом высматривать рабочего, торговаться, вести с хищным видом свою жертву с рынка, разговаривать и ссориться со своим соседом, волноваться, расстраиваться и лечиться у домашнего врача Мак-Куллоха. Но все эти моменты персонификации отнесем лучше к последней главе, где будет рассмотрена художественность общей композиции «Капитала», – они тесно связаны именно с последней. Остановимся вообще на моменте персонификации как на приеме изложения «Капитала».
Этот прием встречается у Маркса как способ оживления речи, большей впечатляемости ее. Маркс иногда ведет изложение так, как будто сложные общественные понятия или комплексы их были бы живыми действующими лицами. Обобщенное понятие олицетворяется. «Пока „просвещенная“ экономия толкует „о капитале“ ex professo, она с величайшим презрением взирает на золото и серебро как на форму капитала, фактически в высшей степени безразличную и бесполезную. Как только она начинает говорить о банковом деле, все это совершенно изменяется»[147]. Вульгарной политической экономии приписаны в ироническом плане человеческие действия: она толкует о чем-то и вместе с тем бросает на это презрительные взгляды, как человек, искусственно принимающий на себя пренебрежительный вид. Серебро путешествует по делам – совсем завзятый английский бизнесмен, в кризисный 1847 г. оно тотчас же «по прибытии в Англию нашло себе дорогу на континент», а когда это стало невыгодным, часть «этого же самого серебра совершила обратную поездку в Индию»[148]. Поэтически олицетворяются средства производства – в I томе мелькнули «плавильные печи и производственные здания, которые ночью отдыхают и не высасывают живой труд»[149]. Нет, кажется, ничего «суше» и «алгебраичнее», чем условное наименование буквами А и В двух контрагентов товарного обмена. Но у Маркса умелый шутливый прием оживляет строгость текста: буквы А и В вдруг превращаются в «деловых друзей А и В», у которых покупается товар[150].
В главе «Деньги или обращение товаров» в I томе Маркс пользуется на ряде страниц примером ткача, и этот ткач – не только теоретически обобщенное в целях экономического исследования понятие, этот ткач, кроме того, и художественно-обобщенный тип. На предыдущих страницах Маркс не раз говорил о холсте и ткаче, производящем холст. Когда ему понадобится пример в главе о деньгах, он связывает предыдущее обобщение с последующим не только нитью логического анализа, но и художественным штрихом, внезапно оживляющим текст, делающим его несколько драматизированным, – драматизация к тому же подчеркивается приглашением читателя к совместному действию: «Последуем теперь за каким-либо товаровладельцем, хотя бы за нашим старым знакомым, ткачом холста, на арену менового процесса, на товарный рынок»[151]. Далее по ходу теоретической мысли Маркса надо, чтобы ткач не только продавал свой товар, но и купил бы на эти деньги другой товар. С точки зрения чисто теоретической Марксу безразлично, о каком товаре идет речь: ткач мог бы купить хлеб, сахар, сукно – и теоретическая правильность и ясность изложенного не пострадали бы ни на йоту. Но Маркс заставляет своего ткача совершать покупку, художественно его характеризующую как мелкого товаропроизводителя, кустаря, человека уходящей эпохи, которому грозит гибель от победного шествия машины. Ткач «обменивает холст на 2 ф[унта] ст[ерлингов] и, как человек старого закала, снова обменивает эти 2 ф[унта] ст[ерлингов] на семейную библию той же цены. Холст – для него только товар, только носитель стоимости», библия же «направится в дом ткача уже в качестве предмета потребления и будет удовлетворять там потребность в душеспасительном чтении». Далее, развивая мысль о взаимоотношениях потребительной и меновой стоимости, доказывая, что товар должен представлять собою потребительную стоимость для владельца денег, т.е. что затраченный на товар труд должен быть затрачен на него в общественно полезной форме, должен быть действительным звеном в системе общественного разделения труда, Маркс вновь переходит к «нашему ткачу, „человеку старого закала“ и очень расчетливому по натуре» – об этом новом характерном качестве мы узнаем из описания его настроения на рынке: «Если общественная потребность в холсте, которая, как и все прочее, имеет границы, уже удовлетворена конкурентами данного ткача, продукт нашего приятеля окажется избыточным, излишним, а следовательно, и бесполезным. Конечно, дареному коню в зубы не смотрят, но наш ткач явился на рынок вовсе не для того, чтобы делать подарки…». Рынок с его новыми отношениями надвигается на нашего старозаветного приятеля, любящего почитать библию в семейном кругу. Перелом в технике производства открывается перед ткачом именно на рынке через новые, более низкие цены, сваливается на него нежданно-негаданно: «Без разрешения нашего ткача и за его спиной пришли в движение традиционные производственные условия ткачества холста. То, что вчера несомненно представляло рабочее время, общественно необходимое для производства аршина холста, сегодня перестало им быть, и владелец денег энергично демонстрирует нашему приятелю это обстоятельство, указывая ему на цены, назначенные различными его конкурентами. К его несчастью, на свете много ткачей…».