Нечто сосулькообразное полупрозрачной бахромой висело над нами.
Я мгновенно перестал ориентироваться. После третьего или четвертого поворота подземный ход расширялся. Люди стояли вдоль стен. Одни держали старинные канделябры с зажженными свечами — у кого-то свечи успели потухнуть (воздушная тяга); другие держали светильники наподобие керосиновых ламп.
С потолка свисала большая сосулька. На свету хрустальная поверхность ее играла веселыми огоньками.
«Сталактит!» — догадался я и услышал Скворлыгина: «Он!»
Нас ждали. Некоторых я узнал сразу: вот невропатолог Подоплек, он приветствовал меня кивком головы, вот депутат Скоторезов.
Долмат оглянулся: «Красиво?»
Сталактит впечатлял.
«Сказать, что мы Общество антропофагов, — сказал Долмат, — значит, ничего не сказать. Раз в году, в эту благословенную ночь, мы глядим на него затаив дыханье. Увидеть, всмотреться — вот вся наша цель». «Господа, позвольте я стану здесь». — Это подоспел вахтер.
«Объясняю, — тихо произнес профессор Скворлыгин. — Когда из воды удаляется углекислый газ, углекислый кальций, насыщающий воду, непременно выпадает в осадок. Гляди: утолщение. Ниже — это за годы Советской власти. А вот там, — он вытянул руку вперед и наверх, — там эпоха Екатерины».
Я почувствовал на себе чужие взгляды. «А ведь он слышит музыку сейчас», — кто-то сказал.
Наверное, слышал. Да, я слышал музыку. Кажется, гобой. Гобой плакал. Кажется, плакал.
Да, плакал гобой.
И так они глядели на меня, словно тоже хотели услышать, что дано было услышать почему-то лишь мне: как плачет гобой.
Я отступил в тень.
«Господа, пора начинать, — сказал вахтер. — Я созерцаю».
Больше никто не проронил ни слова.
Юлия, подумал я, ты где, Юлия, кто ты, что ты, зачем ты, куда? Юлия, все будет хорошо, Юлия, я никому не дам тебя в обиду, Юлия … Юлия, подумал я, Юлия, подумал я, Юлия, подумал я, Юлия.
Я обвел взглядом их отрешенные лица.
Я посмотрел на кристалл.
Я понял все.