Выбрать главу

С толку сбивал низ живота матери друга. То, что было у нее там, я не видел, когда листал репродукции в альбомах из библиотеки

Какимжановых. Мне показалось, что то, чем было устлано основание живота, было намного запретнее, постыднее того, что оно собой прикрывало. Здесь ничего не должно расти. Все это было так же нелепо и оскорбительно, как и догадка, что они тоже ходят в туалет за тем же, за чем и мы, пацаны.

Будто чувствуя, что за ней подглядывают, женщина словно наставляла меня. Гляди, гляди мальчуган! Не расстраивайся. Успокойся и все будет у тебя замечательно. А пока гляди себе на здоровье во все глаза. Гляди сколько тебе угодно. Где еще тебе выпадет увидеть такое?

С некоторых пор мне нравилось подстригаться. Ближайшая парикмахерская размещалась в тупиковой комнате гостиницы, что стояла через дорогу от дома. В парикмахерской всегда горел свет, беспрерывно бормотало и пело радио, и стоял запах переглаженных простынь.

Дебелая парикмахерша усаживала меня на широкую перекладину, уложенную на кресельные подлокотники, повязывала на шее простынку и плавным касанием фиксировала мне голову: "Держи так". Я закрывал глаза и думал: почему и откуда у парикмахерши такие невесомые руки?

Специально научиться касаться столь едва осязаемо едва ли где научишься.

Клацая машинкой, она кружила вокруг меня, то и дело мягко прижималась ко мне. Напряжение покидало меня и я чувствовал всем своим существом ее внутреннее тепло, еле уловимый запах податливой плоти перебивал все другие запахи в комнате, проникал всюду, овладевал целиком и полностью мной. Она вновь касалась меня и было немного не по себе при мысли, что парикмахерша вдруг нечаянно откроет, как мне сейчас необыкновенно хорошо. Стрижка подходила к концу и я про себя просил ее не торопиться.

Она смахивала салфеткой с моего лица налипшие волосики и отряхнув простынку, пробуждала меня: "Ну вот и все".

Я открывал глаза и из зеркала на меня глядел испуганный, заморенный малец.

Казинок – это два пруда – верхний и нижний – в парке Горького.

Привел нас купаться на Казинок Эдька Дживаго. Купались на нижнем озере, под мостом, который протянулся метров на пятнадцать до островка с летним рестораном.

Парковские ребята прыгали в воду с притолоки моста солдатиком.

Парковским все нипочем. Нам же с моста прыгать еще рано. Разве что

Эдьке можно. Но и он вошел в воду с берега. Вошел, в несколько гребков одолел проливчик и крикнул: "Здесь с ручками! Плывите сюда!"

Держаться на воде учился я в фонтанах у Дома правительства. Вода в фонтанах доходит по грудь. Мне казалось, что купание в фонтанах научило меня плавать. Здесь же, на Казинке я засомневался.

Пятнадцать метров, что отделяли от острова, предстояло мне не прошагать по дну, как это проделывал я в фонтанах, – здесь надо было проплыть по-настоящему.

Раз пришел со всеми – показывать, что не знаешь, как быть, нельзя. Еще больше разволновался, увидев, как Татарин двумя нырками проплыл туда и обратно.

Надо что-то делать и я, ступил в воду. Сразу же неловко заскользил по глине. Как остановиться, если не за что ухватиться? Я сел на дно и сколько было сил, затормозил руками. Остановился только, когда угодил избитым задом в ямку.

Сидя по горло в воде, оглянулся. От берега метра два. Нет, если уж полез в воду, то надо вставать и кончать с проливом. Я поднялся и тут же страшно захотел сикать. Снова огляделся. Кругом стоял галдеж.

Пацаны сигали в воду с моста, плыли в размашку. Никто на меня не смотрел.

За то, что испорчу вкус казинковской водички я не переживал.

Испортить получилось не сразу и я для вида гребками разводил вокруг себя воду. Со стороны могло показаться, что так я привыкаю к воде и вот-вот поплыву как все.

Наконец получилось – внутри разлилось тепло. Снова осмотрелся.

Никто не логадался? Нет. Я повеселел. Откуда им, недотепам прознать, что теперь-то они купаются в справленной мной нужде?

Подался вперед и поплыл. Ничего перед собой не различая, я быстро загребал. В какой-то момент подумал: проплываю место, где всем нам было с ручками. Плыл я быстро и так же быстро устал. Все. Хватит.

Надо остановиться, перевести дух.

Попробовал встать. Нащупать ногами дно, даже погрузившись с головой, не удалось. В этот момент я и узнал, что такое не знать под собой дна. С перепугу я хлебнул несколько глотков, враз охладел и суматошно рванулся наверх. Хотел крикнуть, но вместо крика опять хлебнул воды и на мгновение увидел перед собой оставленный берег и то, как Эдька прыгал на одной ноге, выбивая ладошкой попавшую в ухо воду. Изо всех сил я забил ногами и по собачьи развернулся к берегу.

Плыл долго, неизвестно сколь долго. Теперь я знал: если перестану дрыгать ногами, то на этот раз непременно и окончательно захлебнусь.

Плыл я, не поднимая головы. Понял, что спасся, когда услышал, как кто-то сказал: "Ты что это? Давай руку". Руку протягивал Татарин. Я ухватился за его кисть и выполз на берег. Пацаны выжимали трусы. Нам надо было торопиться в цирк. Доктор велел не опаздывать, представление начиналось в три часа дня.

Прошла неделя, как брат работал униформистом в цирке Шапито.

Циркачи прикатили из Москвы и раскинулись шатром на пустыре у

Соснового парка. Доктор пришел в парк менять марки из альбомов

Валентины Алексеевны. Тут то и подошел носатый дядечка, попросил показать коллекцию.

Носатому марки понравились. Он оказался клоуном. Доктор обрадовался и подарил клоуну все марки Шефа, и оказался в униформистах.

Младшие пацаны ходили без билета только днем, старших Доктор проводил и на вечерние представления. Дневная программа победнее вечерней: фокусник выступал только вечером. В цирке интересней всех фокусник и велофигуристы. Побывал на полной программе всего раз и ждал случая с кем-нибудь из взрослых снова сходить в цирк вечером.

В ожидании подходящего случая я прыгал на панцирной кровати в детской и кричал: "На манеже велофигуристы Мицкие!" Я хлопал за зрителей и на арену выезжали Мицкие. С задранными кверху рулями велофигуристы, выбросив в обе стороны руки, крутили невидимые педали и улыбались ослепительно накрашенными глазами.

Фокусника не получалось изобразить. За ним не уследишь.

Доктор долго уговаривал родителей сходить в цирк. Отец с матушкой мало, что знали о цирке вообще, но, подумав, решили, что для них же спокойнее, если Доктор последние школьные каникулы проведет под присмотром взрослых. Когда же Доктор позвал их в цирк, артачилась больше мама. Она фыркала: "Шайтанын ойын".

Первым делом брат повел родителей знакомить с Эмилем Билляуэром, носатым клоуном. Билляуэр уверял папу с мамой в широкой своей известности по стране. А что приехал в Алма-Ату, так это так, для денег. Вообще же на лето он собирался с другим составом на гастроли в Румынию. Но в поездке по Казахстану обещали заплатить больше. Вот он и не устоял.

Билляуэр похвалил Доктора. Как похвалили брата канатоходцы

Тереховы и велофигуристы Мицкие. То, как не могли нарадоваться на

Доктора артисты, почему-то насторожило отца. Он нахмурился. Мама на казахском проворчала. Что, мол, это не работа – убирать мусор за столь легкомысленнвми людьми.

Доктор усадил нас во втором ряду и представление началось.

В паузах между номерами публику развлекал Билляуэр. Чем более дурацкую шутку отпускал клоун, тем больше веселились зрители.

Униформисты бегали по манежу с шестами и спицами, Билляуэр пинками в зад подгонял их.

Доктор возился с перекладиной, когда к нему подлетел Билляуэр и то ли дернул за фалды, то ли толкнул куда-то вбок костылем. Брат упал замертво на опилки. Я похолодел: Доктор изображал смерть натурально. Мне показалось, что брат или в самом деле мертв или уже при смерти. Я посмотрел на родителей. С брюзгливыми лицами они хранили молчание. Кто остановит Билляуэра? И придет ли кто-нибудь на помощь брату?