Выбрать главу
Этот человек Проживал в стране Самых отвратительных Громил и шарлатанов.

Так Есенин разочаровался решительно во всем – и сам наметил своей конечной целью – самоуничтожение.

Друг мой, друг мой, прозревшие вежды Закрывает одна лишь смерть.
(«Москва Кабацкая»)

Которая и показана в «Чорном Человеке»:

И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги. Нагоняя на душу тоску и страх. Чорный человек, Чорный, чорный…

(Чорный монах, читающий над усопшим – типичная галлюцинация при белой горячке).

«Чорный Человек», как произведение литературное, страдает целым рядом промахов и недостатков. О них мы поговорим ниже. Но приходится признать, что некоторая убедительная правдивость в поэме наличествует – не потому ли, что призрачный образ Чорного человека для Есенина был последней и непревзойденной реальностью?

Безумие, бред, с которого начинается поэма – уже во второй строфе разрастается до пределов полной галлюцинации:

Голова моя машет ушами, Как крыльями птица, Ей на шее ноги   Маячить больше не в мочь. Чорный человек,   Чорный чорный,     Чорный человек. На кровать ко мне садятся   Чорный человек Спать не дает мне всю ночь.

Это уже сплошной бред, душевный тик. «На шее ноги» – образ, нормальным сознанием почти не воспринимаемый.

Если эти стихи показать врачу-психиатру, он, конечно, не скажет: «имажинизм» или «крестьянская поэзия». Он скажет: «бред преследования» и будет прав.

Действительно, если мы проследим бредовые образы поэмы «Чорный Человек» и сравним их с бредовыми образами, которые видит больной в белой горячке, – мы увидим, что образы эти, в сущности, одни и то же. Вот как описывает Э. Крепелин бред при delirium tremens, психическом заболевании, являющемся следствием «продолжительного злоупотребления алкоголем».

– «Зрительные обманы носят необычайный характер.

Больной видит „стеклянных людей“, – „всадника – на ходулях“…

Некоторые восприятия могут наводить на него страх: черные люди… огненные всадники… привидения».

Неправда ли, эти цитаты из учебника психиатрии чрезвычайно напоминают выдержки из поэмы Есенина «Чорный человек»? Далее это сходство еще разительнее:

«У двух черных людей вырастают из рук мыши. Нередко разыгрываются более или менее сложные события.

В комнату врываются люди… К обманам зрения присоединяются обманы слуха, в форме человеческой речи.

В большинстве случаев голоса… всячески бранят и грозят ему (больному). „Что это за оборванец“. – слышит он; „он лентяй, сволочь, лжец“… „Ты никуда негодный человек“. „Мы его умертвим, его песенка спета“. „Эй, ты, бродяга“.»

Мы позволим себе еще раз привести соответствующие цитаты из «Чорного человека»:

…Какого-то прохвоста и забулдыги… Самых отвратительных громил и шарлатанов.

И опять из Крепелина:

– «Больные видят беспутства, совершаемые девушками и мужчинами».

И – соответственно – из Есенина:

Может, с толстыми ляжками Тайно придет «она» И ты будешь читать Свою дохлую, томную лирику… …Как прыщавой курсистке Длинноволосый урод Говорит о мирах, Половой истекая истомою,

Так, мы видим, что образы «Чорного человека» являются не столь интуитивно – поэтическими образами, сколь практически клиническими.

В воспоминаниях о Есенине А. Воронский пишет («Красная Новь» № 2, 1926 г.):

Несомненно, он болел манией преследования. Он боялся одиночества. И еще: передают – и это проверено – что в гостинице «Англетер» пред своей смертью, он боялся оставаться одни в номере. По вечерам и ночью, прежде чем войти в номер, он подолгу оставался и одиноко сидел в вестибюле.

Развитие этой мании – тема «Чорного человека».

В первой строфе еще мелькает проблеск сознания.

Друг мой, друг мой, Я очень и очень болен.

Во второй строфе призрак уже не кажется поэту следствием болезни или «осыпающего мозги алкоголя» – призрак стал самостоятельной реальностью. Мы имеем право предположить, что этот призрак долго рос и развивался в сознании поэта; он является последним, суммированным воплощением всего ужаса безвыходности и самоосуждения, который сопровождал Есенина на протяжении всего его творчества.

Чорный человек Водит пальцем по мерзкой книге И, гнусавя надо мной, Как над усопшим монах, Читает мне жизнь Какого-то прохвоста и забулдыги, Нагоняя ни, душу тоску и страх.