Быть может, кто-то скажет, что, поскольку приведенные отрывки написаны относительно поздно (почти в конце I в. по Р. X.), идеи, содержащиеся в них, не присущи новозаветному менталитету, но основаны на нем. Есть, однако, отрывок, который был написан лет на двести раньше. Речь идет о 1-й Книге Еноха (1 Енох 91:12– 17; 93:1-10). Здесь повествуется о видении, в котором история делится на десять больших «седмиц», или эпох, большинство из которых длится сотни лет. Часть этого видения, повествующая о конце мира (седьмая часть десятой «седьмицы»), представляет для нас особый интерес.
«И после этого на десятой седмице в седьмой части будет вечный суд; и вершить его будут ангелы вечного неба – великий (суд), исходящий от всех ангелов. И первое небо отыдет и прейдет, и возникнет новое; и все силы небесные семикратно воссияют вовеки. И после сего седмицам не будет числа, и наступит (время) благости и праведности, и о грехе никто не услышит вовеки» (1 Енох 91:15-17). Из приведенного отрывка видно, что вечный суд начнется в определенное время, и в результате него «первое небо» «прейдет» и возникнет новое. Затем седмицам не будет конца, все они будут исполнены благости и праведности, а грех исчезнет навсегда и полностью. Несмотря на то что в данном отрывке Мессия не упомянут, разрыв между земным, ветхим веком и веком новым, грядущим столь же очевиден, как и в цитатах, приведенных ранее. Апокалиптическая эсхатология межзаветного периода характеризуется двумя особенностями, резко отличающими ее от эсхатологии ветхозаветных пророков. Во-первых, налицо глубокий пессимизм. На земле силы зла столь могущественны, что не может быть и речи о преображении мира в рамках присущей ему истории и географии. Необходим вселенский акт уничтожения. Во-вторых (и этот второй момент связан с первым), налицо явный разрыв между нынешним веком с его историей и веком грядущим, между злом и добром, страданием и блаженством. Прежде чем придет новое, старое должно быть полностью уничтожено. Нет сомнения в том, что эти идеи выходят за рамки ветхозаветной пророческой эсхатологии. В самом Ветхом Завете межзаветным апокалиптикам более всего созвучно повествование о самом первом конце мира, то есть о потопе. Эпоха ветхозаветных пророков не несла особой радости, и тем не менее в ней жила надежда на то, что, если Бог властно вмешается в историю, эта эпоха может измениться к лучшему. В еврейской апокалиптической литературе (как и в повествовании о потопе) положение дел представляется настолько безысходным, что, для того чтобы Бог мог начать что-то творить, необходимо уничтожить все существующее. (Интересно отметить, что самый первый представитель апокалиптического воззрения на историю писал под именем Еноха, который, как известно, жил до потопа) Руководил ли Бог развитием этих апокалиптических идей? Думаю, что да. Несомненно (и мы это увидим), что еврейские апокалиптики во многом определили новозаветную эсхатологию. О важности всего того, что происходило после формирования ветхозаветного канона, говорит и Елена Уайт в своем «Желании веков». Она описывает, каким образом различные тенденции еврейского и языческого менталитета подготовили пришествие Христа. Чувствовалось, что Мессия придет только тогда, когда путь будет полностью уготован для Него. ««Когда пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего». Провидение управляло движением народов и человеческими страстями и всеми действиями до тех пор, пока мир не был приготовлен к пришествию Избавителя» (с. 32). Вспоминаются слова Иисуса: «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16:12). Благовествуя, Бог всегда использует язык прошлого опыта человека и сообразует Свое благовестив со временем, местом и обстоятельствами, в которых тот находится. Он возвещает ровно