Я покладисто кивала ему головой, лучезарно улыбалась и глупо хихикала. Тьфу ты! Если бы не бурлящий внутри веселый азарт и ощущение нереальности происходящего то боюсь, что граф не чувствовал бы себя сейчас победителем наивных, рыжих певичек. С такими типами как этот бравый Тиньковский, флиртовать опасно. Но сейчас он был просто подарком небес, сувениром в лощенной упаковке.
Красная кирпичная дорожка привела гостей к огромному, великолепному шатру который раскинулся среди чистого поля. Под его сине-белой, полосатой крышей трепещущей на ветру подобно морскому парусу, разместились круглые столы окруженные удобными стульями. Белыми скатертями на столах играл шаловливый ветерок, грозя перевернуть вазы с цветами, бутылки с дорогими винами и хрустальные бокалы. Запахи множества цветов в больших вазах стоящих по периметру прямо на красном кирпиче пола, вьющихся на столбах опор шатра и бесконечных арок кружили голову. Вдалеке виднелась сцена сколоченная из свежих, золотистых досок. Музыканты уже играли что-то ненавязчиво веселое. Официанты в белых фраках бесшумными приведениями деловито сновали между столиками и сценой усаживая гостей.
Нам с графом достались места за столиком который находился опасно близко к компании хозяина замка. Со своего места мне отлично был виден Клим Сокол и Грушевский. Солнце яркими всполохами запуталось в рыжей шевелюре Федора и беспощадно открыло довольно частую седину в черных, смоляных кудрях Клима.
Герцог Эндрианский сидел с непроницаемым лицом, совсем не обращая внимания на щебечущую птичкой невесту. Его мрачный взгляд упорно искал кого то среди гостей. Наконец таки он заметил меня и возможно мне показалось, но хмуро сведенные брови разгладились а холодные глаза потеплели. В этот момент граф Тиньковский нежно взял мою руку что бы привлечь к себе внимание. Эндрианский издал хриплый рык и закашлялся. Испуганно замерла на полуслове Эва Арчер, ее брат Эди по приятельски, шутя хлопнул герцога по спине. Грушевский случайно обернулся и его зеленые словно незрелый крыжовник глаза увеличились раза в два, а широкие рыжие брови взлетели вверх. Не было сомнений в том, что он узнал меня! Торопливо прижала палец к губам, призывая Федю к молчанию. Он потрясенно кивнул отворачиваясь.
Продолжение двадцать девятой главы.
Говорят, что женщины существа глупые и болтливые. Нет, это не правда! Граф Тиньковский хоть и принадлежал к хладнокровному и суровому племени мужчин, но успел утомить меня до тошноты своими бесконечными шутками, сахарными комплиментами и сомнительными намеками. Когда к нам без своей обычной трости, тяжело прихрамывая на ногу подошел Федя Грушевский и пригласил меня на танец, я была просто счастлива. Страх разоблачения ушел, внутри вопреки всему зрела надежда, что все будет хорошо. Что сегодня должно решиться главное.
Федор грузно и неуклюже вел меня в танце, я старательно помогала ему, норовя не сильно опираться на могучие плечи. Мы медленно огибая всех танцующих оказались в самом удаленном углу и дружно выдохнули от напряжения.
- Златка, глазам не верю, это ты?! - Грушевский старался говорить тихо, но мне казалось, что его рокочущий голос звучит слишком громко.
Поднявшись на носочки я ладошкой закрыла ему рот и выдохнула перебивая:
- Как там мои дети, Феденька? Как Лиля?
Грушевский облегченно улыбнулся и закивал головой.
- Уф, это и правда ты! Я уж думал, что схожу с ума! Ксюша и Ильюша в порядке, не болеют, шалят. Выросли. Ксюша красавица, а Илья умен не по годам. Лиля на сносях, наследника ждем! - Федор счастливо зажмурился. - Златка, твоя сестра себя очень странно вела после твоего исчезновения. Все твердили, что тебя в живых нет. Даже твою одежду из реки выловили, а трупа не нашли, но предполагали, что течением далеко унесло. У Клима когда он про одежду узнал седина первая на следующий день появилась. Только Лиля, спокойная ходила. Я поражался ее равнодушию, грешным делом упрекал даже... А оно, вот как... Она ведь знала? Знала, да? Я и тебя угадал сейчас, потому как вспомнил о том, что моя жена всегда тебя живой считала.
Непрошенная слеза скатилась по моей щеке. Упрямо закусив губу я почти со злостью смахнула ее. Не время мне плакать, не время раскисать! Все ведь хорошо, дети здоровы и Лиля вот скоро мамой станет. Я потянулась к Грушевскому и поцеловала его в жесткую бородку пахнущую шалфеем и дорогим табаком.