В Вальке было что-то такое, что завораживает с первого взгляда, заставляет колотиться сердца. Я чувствовал это сам, я видел это по лицам других мужчин. Вальку не портил ни мужской ватник, ни грубые сапоги. «А если бы ее одеть, — подумал я. — Она могла бы быть самой заправской красавицей». Я вспомнил прочитанные книги и решил, что раньше из-за таких, как Валька, мужчины вызывали друг друга на дуэль, пускали себе пули в лоб. У Вальки были красивые ноги. Она, несомненно, знала это и беззастенчиво выставляла их напоказ. Закидывая руки, она то и дело поправляла спадающий на шею платок: платье приподнималось, обнажая колени, и все мужчины, наверное, испытывали в эти минуты то, что испытывал я. Я подумал, что она, должно быть, легко сходится с теми, кто нравится ей, и мне мучительно захотелось, чтобы эта красивая женщина обратила на меня внимание. «Может, удастся заговорить с ней», — подумал я. О большем я и не помышлял. Желая привлечь ее внимание, я с самым беспечным видом опустился на корзину, корзина заскрипела, застонала под тяжестью моего тела.
— Смотри, раздавишь, — сказала Валька.
«Может, очки надеть?» — Я нащупал в кармане футляр и тут же подумал, что очкарик вряд ли понравится такой женщине.
Валька изогнула бровь и, обратившись к подругам, произнесла с плохо скрытой досадой:
— А он, видать, девоньки, немой.
«Запела, пташка», — обрадовался я и стал лихорадочно подбирать слова, которые могли бы сразить Вальку. Подходящие случаю слова, как нарочно, не находились: на языке вертелись самые банальные, пошловатые фразы, какими обычно начинают трали-вали все парни.
На мое счастье, прозвенел колокол. Пассажиры бросились к вокзальной двери. А Валька одной из первых. Я попросил ее подруг присмотреть за корзиной и тоже ринулся в толпу, образовавшуюся у входа.
Валька была чуть впереди меня. Я ничего не видел, кроме нее. Я отдал бы полцарства, если бы оно у меня было, за то, чтобы очутиться в эти мгновения возле Вальки. Стараясь приблизиться к ней, я стал работать плечом и локтями. До Вальки то можно было дотянуться рукой, то она оказывалась от меня в двух-трех метрах. Домотканый платок у нее сбился, волосы растрепались. На мгновение меня прижали к ней. Валька обернулась. Меня ослепили васильковые глаза, очерченные частоколом длинных ресниц.
— Извините, — пробормотал я.
Валька хотела что-то сказать, но не успела: напирающая сзади толпа втолкнула нас в дверь, из которой мы выскочили в зал ожидания, как пробка из бутылки.
— Чуть ребрышки не обломали, — сказала Валька и поправила платок.
— Только бы уехать. — Я старался не смотреть на нее, но ничего не мог поделать: глаза искали ее лицо.
— Уедем! — уверенно сказала Валька.
У окошечка кассы уже образовался хвост. Молоденькая кассирша с остреньким личиком, в котором было что-то птичье, писала мелом на черной доске, не обращая внимания на крики и не отвечая на вопросы.
— Пять местов всего, — забеспокоилась Валька.
Кассирша поставила жирную точку и, обернувшись, спросила:
— Транзитные есть?
— Есть! — крикнул я.
Кассирша посмотрела мой билет на свет и сказала:
— Становитесь первым.
Сопровождаемый неодобрительным гулом, я стал у самого окошечка, обернулся — Валька смотрела на меня с завистью; в ее взгляде было еще что-то, но что, я не понял.
— За ним курортники и женщины с детьми! — распорядилась кассирша.
Толпа расступилась. Около меня очутились две женщины с младенцами на руках.
— А остальные как же? — с вызовом крикнула Валька.
Кассирша глянула на нее искоса и сказала с ехидной улыбочкой:
— Уедешь! Тебе не привыкать.
— Знаю я вас! — крикнула Валька. — За это самое, — она потерла палец о палец, — билеты завсегда найдутся.
— А ты видела? — быстро спросила кассирша.
— Разве вас словишь? — Валька усмехнулась.
— То-то! — сказала кассирша. И добавила: — Спекулянтка несчастная!
— Завидки беруть? — Глаза у Вальки сузились, на лбу пролегла бороздка.
— Дура! — крикнула кассирша.
При слове «спекулянтка» передо мной всегда возникала немолодая женщина с суетливыми жестами, хищными глазками, нечесаная и грязная. Валька совсем не походила на этот созданный моим воображением образ. «Зря ее оскорбили», — подумал я и, обернувшись к кассирше, сказал, что нельзя разбрасываться такими словами, что молодой женщине это не к лицу.
Кассирша покосилась на мое пальто и юркнула в дверь.