— Зачем один? С Валькой. Она сама вызвалась его проводить.
«А потом пришла ко мне, — возмутился я. — Сперва с Зыбиным, а потом со мной. Дрянь она после этого. Самая обыкновенная дрянь! И Зыбин хорош!»
Валька, сонная, вышла во двор в исподней рубахе с треугольным вырезом на груди. Оголила бедро, поскреблась Мне хотелось рвануться к ней и сказать, что она дрянь. Я, наверное, так бы и поступил, если бы не тетка Ульяна.
— Срам-то прикрой! — крикнула она.
— Зачем? — Валька потянулась. — Тебя стесняться, что ли?
— Его постесняйся!
Валька усмехнулась:
— Его мне стесняться нечего. Он покуда муж мне.
— У тебя таких мужьев и-и-и… — Тетка Ульяна повела головой.
— Не жалуюсь. — Валька рассмеялась. — Ухажеры вокруг меня, как мухи, вьются. Дюже сладкая, гутарять, я.
— Бесстыжая ты! — Тетка Ульяна сплюнула.
— Ну и пускай! — Валька оттопырила кончиками пальцев края рубахи и, пританцовывая, прошлась по двору. Она словно бы хвасталась, словно бы говорила: «Вот я какая!»
Я понимал: Валька куражится. «Тетка Ульяна напутала, — подумал я. — Валька совсем не такая, как говорят о ней». Эта мысль успокоила меня, и неприязнь к Вальке прошла.
— Бесстыжая ты, — повторила тетка Ульяна, на сей раз с мягким укором. — Тебя бы да в руки хорошие.
— На кой мне хорошие-то? — возразила Валька. — Мне его руки, — она кивнула на меня, — милы. Да и сам он покуда мил. Вот только одна непонятность в ём — стеснительный.
Я стоял посреди двора, потный и красный от смущения.
— Гляньте-ка на него, — играя глазами, сказала Валька. — Ровно не кавалер он, а красна девица.
— Пойдем, — буркнул я, — поговорить надо.
— Пойдем, миленок, пойдем, — проворковала Валька. — Наперед знаю, какой разговор промеж нас получится.
Я решил не поддаваться Вальке, решил выяснить все-все, но она увлекла меня в комнату, осыпала поцелуями, и мой разум померк… Я очнулся только тогда, когда тетка Ульяна крикнула в окно:
— Хватит миловаться — самовар стынет!
— Пошли, — сказала Валька.
— Погоди! Поговорить надо.
— О чем?
— Все о том же. Поженимся мы или…
Валька вздохнула:
— Зачем тебе, миленок, хомут надевать?
— Значит, ты не любишь меня!
— Люблишь — не люблишь… Разве таким-то словом можно бросаться? Ты мне его на дню раз по сто гутаришь, а толку что? Я ж тебя наскрозь вижу: истосковался ты по нашей сестре, бабе.
«Она ошибается, — подумал я. — Это не тоска. Это… это, наверное, самая настоящая любовь».
— Я с тобой поеду, — сказал я.
— Упаси бог, миленок! — Синева в Валькиных глазах померкла. — Ославить меня хотишь? На хуторе и без того мое имя треплють кому не лень. Ты лучше тут-ка оставайся. Работу себе сыщи. Первое время у тетки Ульяны поживешь, а там угол сымешь или в общежитие устроишься. А я приезжать буду.
— Часто приезжать будешь?
Валька увильнула от ответа, потрепала меня по волосам. «Темнит», — подумал я и, глядя на Вальку в упор, спросил о Зыбине.
Она сузила глаза, одернула юбку. Втыкая в наспех собранный пучок шпильки, сказала:
— Уже донесли? И чего неймется ей? Чего она тебе ишо наплела?
— Сказала, что ты провожала его.
— Провожала, — согласилась Валька. — А теперя он поедеть меня провожать — аж до самого хутора. Вот это кавалер — всем кавалерам кавалер!
— Как же так? — Я почувствовал: у меня дрожат губы. — Ты же сама, только что сказала — упаси бог.
Валька зевнула.
— Отвязаться от тебя хотела.
Я никак не мог определить — шутит она или говорит правду. Ее глаза были прикрыты ресницами, на лбу лежала бороздка, и по выражению ее лица я ничего не мог определить.
«Сукин сын этот Зыбин! — выругался про себя я. — Ведь я же все объяснил ему».
— Если Зыбин поедет, — сказал я, — то и я.
— Как хотишь, — равнодушно бросила Валька.
Ее равнодушие укололо меня. Я стал приставать к ней с расспросами, то и дело ссылаясь на тетку Ульяну.
— Вота ты какой! — воскликнула Валька. — Ты бабские толки слухать горазд. В наш хутор едь — тама тебе и не такого наплетуть.
Валька по-настоящему рассердилась. Она была для меня непонятной, как уравнение, эта Валька…
11
Пропади пропадом эта вертихвостка! Я думал, Валька просто бедовая, а она оказалась — оторви и выбрось.
Вначале все было хорошо. Валька нагрузила меня покупками, и я попер их на вокзал. Путь был неблизкий: сперва по центральной улице, потом поворот, другой, третий.