«Может, махнуть? — встрепенулся я. — Сколько можно ездить и ездить? Люди вон промышленность восстанавливают, что-то полезное делают, а я…»
— Знаю я энтих людей. — Серафим Иванович показал взглядом на вербовщика. — Насулят с три короба, а на проверку — шиш.
Его слова будто перечеркнули мои мысли. Я перестал слушать вербовщика, все, что он говорил, потеряло для меня интерес.
Когда собрание кончилось, я ринулся к двери и, остановившись в сторонке, стал поджидать Вальку. Мимо меня прошагала Анюта, придерживая под локоток деда. Краешком глаза она смотрела на меня. Валька подошла ко мне и сказала:
— Всего с ничего поездила, а уже славять. — Платок у нее сполз, волосы были слегка взлохмачены, в васильковых глазах кипело негодование.
Мне было приятно смотреть на Вальку, и я смотрел на нее до тех пор, пока возле нас не остановился Егор Егорович. Был он в телогрейке нараспашку, из-под которой виднелась все та же гимнастерка со съехавшим набок ремнем. Не удостоив меня взглядом, он спросил Вальку:
— Не понравилось?
Валька огрызнулась. Егор Егорович рассмеялся.
— Вот возьму и завербуюсь, — сказала Валька.
— Только посмей! — Егор Егорович погрозил ей пальцем.
— И посмею, — сказала Валька. — От ваших трудодней скоро ноги протянешь.
— Дай срок, — возразил Егор Егорович. — Поднакопим, извиняюсь, силенок — побольше платить будем.
— Тю-тю! — Валька взмахнула рукой. — Когда рак свистнеть.
— Несознательная ты. — Егор Егорович произнес эти слова мягко, внимательно глядя на нее. Покосившись на меня, он сказал, обращаясь опять к Вальке: — Давно хочу спросить тебя, да все позабываю. — Он кашлянул. — Ты, говорят, когда ездишь, у Василисиной сестры останавливаешься?
— У нее. — Валька насторожилась. — А что?
Егор Егорович снова кашлянул.
— Как она… живет?
В Валькиных глазах засветилось любопытство. Она кинула быстрый взгляд на меня и ответила, улыбаясь Егору Егоровичу:
— Хорошо она живеть. Очень даже хорошо!
— Да? — Егор Егорович оживился. — А мне болтали — выпивает она.
— Вруть! — твердо сказала Валька.
— Обрадовала ты меня. — Егор Егорович улыбнулся и направился чуть ли не бегом к Василию Ивановичу, который, стоя в отдалении, посматривал на Вальку.
— Зачем ты обманула его? — спросил я, когда Егор Егорович отошел.
— Неужто не понимаешь?
— Не понимаю.
Валька поправила платок и сказала:
— Не хочу хорошему человеку лишнее горе доставлять.
Я вспомнил разговор, который состоялся у меня с Егором Егоровичем в станице, и сказал резко:
— А он не очень добрый — ваш председатель.
— Значит, злой? — Валька удивилась. — Да другого такого добряка на всем белом свете нет. Поругался, что ли, с ним?
— Немножко.
— Э-э! — Валька махнула рукой. — Я иной раз как собака с ним лаюсь. А сойдеть досада — никакой обиды нет. Нас вон скольки, а Егор Егорович один. У одного то, у другого это — и все к нему, потому как в нашем хуторе всего пять человек партийных: он, Дарья Игнатьевна, а других ты не знаешь, их сейчас тута нету — Егор Егорович их всех по делам разослал. Вота и приходится нашему председателю как белке вертеться, все дела самому решать, а ведь он не железный. Слышал небось, что порешили в нашем колхозе? Не слышал? Коровник порешили мы строить — вот что, потому как старый никуда не годный. Порешить-то порешили, а бревна, доски где? С одного самана даже нужник не поставишь. Вота Егор Егорович и хлопочеть, начальство в районе теребить, все нашу жизню старается улучшить. Ненароком попадешь ему под горячую руку — не обрадуешься.
Валька говорила горячо, взволнованно. В этот момент она совсем не походила на себя, на ту Вальку, которую я знал, — веселую, чуточку легкомысленную. Я решил перевести разговор на другое и прервал:
— Хватит о председателе! Лучше о нас поговорим. Скажи вот — верно ли, что Василий Иванович к тебе сватался?
Валька сразу преобразилась. Она метнула на меня взгляд, подавила смешок и спросила:
— А ты откудова знаешь?
— От Кондратьевича слышал.
Валька смело взглянула на меня:
— Три раза его сватом присылал.
— Ну-у?..
— Ей-богу!