Оказалось, неделю назад это самодельное мыло рвали с руками, а потом его понавезли столько, что на него сразу упала цена.
— Ну вота, — сказала Валька. — Я так и думала.
— Заладила! — не сдержался я. — Лучше шариками покрути, что делать будем!
— Ты чего шумишь? Ты кто мне — муж? Что хочешь, то и делай, — сказала Валька и пошла прочь.
Я попросил первую попавшуюся на глаза торговку присмотреть за чемоданом и кинулся за Валькой.
— Сгинь! — сказала она, когда я нагнал ее.
Я уже понял свою глупость, попытался объяснить что-то, заглядывая ей в глаза, а она — ноль внимания, словно меня и не было рядом.
— Сгинь ты! — повторила она.
— Что ж!.. — сказал я, обозлившись. — Сгину!
И помчался на базар. Прибежал — и ахнул: ни чемодана, ни торговки. Походил, поискал. Но разве найдешь? Пересчитал деньги и совсем приуныл.
21
— Приехал, тетка Ульяна, — сказал я.
Она уставилась на меня бессмысленным взглядом.
— Не узнаете? — спросил я.
— Много вас, — бормотнула тетка Ульяна.
В комнате было жарко. Пахло махоркой, вонючими портянками, солеными огурцами, винным перегаром. Человек десять — незнакомые, с похабными рожами — пили чачу. Мне не хотелось ночевать под одной крышей с этим сбродом, и я решил уйти.
Вышел во двор и столкнулся нос к носу с Надей.
— Ты куда? — спросила она без всякого удивления.
И я почувствовал, что тоже не удивлен.
— Не хочу оставаться тут — кругом пьянь одна.
— У нас заночуй. У нас спокойно.
— Где это?
— В пристройке. Я там угол снимаю.
Пристройка та была комнатой летнего типа с небольшим окном почти под самым потолком, выглянуть из которого можно было, только привстав на цыпочки. В комнате стоял полумрак, очень приятный, успокаивающий: голоса сюда почти не доносились: «Здесь вполне сносно», — решил я.
Справа и слева виднелись топчаны. Один угол был огорожен занавеской, сшитой из разных кусков. Посередине стоял стол. Четыре крепких ящика, поставленных на попа, служили табуретками. У дальней стены спал кто-то, накрывшись с головой шинелью с прожженной полой.
На одном из топчанов сидела плоская, как доска, женщина с распущенными волосами, в вязаной кофте с небольшими дырками на локтях. Она держала на коленях голову другой женщины и расчесывала волосы ей деревянным гребнем.
— Кто пришел? — не поворачивая головы, спросила та, у которой расчесывали волосы.
— Свои, — ответила женщина в кофте. Она взглянула на свертки в Надиных руках. — Сдала?
— Сдала.
Лежащая на коленях голова повернулась. Большие серые глаза испуганно посмотрели на Надю.
— А это кто? — спросила женщина в кофте, посмотрев на меня.
— Знакомый, — ответила Надя. — Пусть у нас переночует. Там, — она кивнула на дверь, — опять заводиловка.
Я только сейчас почувствовал, что от Нади пахнет лекарством и слабым раствором хлорки — почти так, как пахло от матери, когда она возвращалась с работы. Хотел спросить, почему от нее пахнет так, но в это время лежавший под шинелью человек оглушительно чихнул и упружисто сел. Он оказался худощавым парнем, лет двадцати — двадцати трех, в гимнастерке с расстегнутым воротом, с длинными, как у дьячка, нечесаными волосами, спадающими на плечи. Глаза у парня были плутоватые, почти прозрачные. Парень снова чихнул и, заспанно улыбнувшись, сказал:
— Надюха наконец женишка приволокла.
— Это не жених, — возразила Надя. — Это просто так.
Посмотрев на меня, парень сказал:
— Просто так ничего не бывает.
— Залопотал. — Женщина в кофте подняла голову.
— Залопотал, — охотно подтвердил парень, — потому что трезв и сильно голоден, а в кармане шиш.
Надя отломила от буханки, оказавшейся в одном из свертков, порядочный кусок и протянула его парню.
— А витаминчик где? — спросил он. — Обожаю витаминчики, особенно на «це» — мясце, маслице, сальце.
— Ишь ты какой! — сказала Надя и отрезала ему кусок от длинной, как палка, колбасины.
— Спасибо, раба божья Надежда! — воскликнул парень, смеясь глазами. — Зачтется тебе это на небесах, если, конечно, попадешь туда.
— А ты? — Надя улыбнулась. Улыбка у нее получилась хорошей, открытой — такой, что даже мне захотелось улыбнуться.
— А я грешен! — Парень по-свойски подмигнул мне и этим сразу расположил меня к себе. «Он просто дурачится, — подумал я, — он, видать, свой в доску».
Надя расстелила на столе чистый лист, нарезала хлеб, колбасу, распечатала печенье, принесла кувшин с водой.