— Садись, — сказала она мне.
— А нас не приглашаешь? — спросила женщина в кофте, водя гребнем по волосам подруги. — Мы тоже с тобой поделимся, когда деньги заведутся. Только вчера Ульяне заплатили — без гроша сидим.
— Садитесь, — просто сказала Надя. — И ты, Мария, садись, и ты, Анна.
— Не откажемся, — Мария отложила гребень.
Анна, дебелая женщина, подобрала волосы, подчертила огрызком карандаша брови, лениво потянулась и направилась к столу. Двигалась она медленно, как большая сытая кошка.
— Поплыла, рассыпчатая! — воскликнул парень, держа на отлете хлеб с вдавленным в него огрызком колбасы.
Анна потрогала поставленный на попа ящик, не шатается ли, плавно опустилась на него.
— Рисковая ты, Надя, — сказала она, оправляя на коленях платье. — Я покрепче тебя, а сдавать кровь боюсь.
— Раз в месяц — ничего, — возразила Надя. — Я в одной брошюрке прочитала — никакого вреда нет.
— Написать все можно. — Анна щурила глаза и охорашивалась, снимая с себя невидимые пушинки.
Воспользовавшись минутной паузой, я повернулся к Наде и спросил шепотом:
— Ты кровь ходила сдавать?
— Да.
— Зачем?
— Я сейчас санитаркой работаю, — ответила Надя. — Зарплата небольшая, а одеться-обуться хочется.
— На душе тяжело, — вдруг сказала Мария. — Выпить бы, чтоб полегчало, но…
Надя вскинула глаза.
— У меня есть немножко.
— Ага! — оживился парень и закашлялся.
Кашлял он долго, мотая головой. А потом сказал:
— Будь неладен этот бронхит! Подцепил полгода назад и с тех пор болею. Ни лекарства, ни снадобья — ничто не помогает. Одна надежда на здешний климат. — Он взглянул на Надю. — А мне нальешь?
— Тебе нельзя, — сказала Надя. — Ты же больной, сам знаешь.
— Сто граммов сам бог велел! — Парень засмеялся. — Учти: спиртус и его заменители любую хворь снимают.
— Слышала, — сказала Надя. — Только я не верю этому.
— А ты верь! На себе испытано.
Надя подумала.
— Раз испытано, так и быть, налью. Но только чуть-чуть.
— Сто граммов, — сказал парень. — Мне больше и не надо. — Он снова по-свойски подмигнул мне.
— Чудной ты, Гришка! — Анна усмехнулась. — Обитаешь среди нас, женщин, и ни за кем не ухаживаешь.
— За тобой хоть сейчас!
— У меня муж есть.
— Так ведь он же парализованный. Ему еще лежать и лежать в госпитале. Может, до конца своих дней лежать. А ты вон какая пышная!
— При живом муже это грех. — Анна задумалась. По ее лицу пробежала тень, глаза стали грустными.
— А мне больше никто не нравится, — сказал Гришка. — Только ты… Но это дело, — он щелкнул себя по кадыку, — мне тоже очень нравится. — Гришка развел руки и, дурачась, пропел: — «Когда я пьян, а пьян всегда я…»
— Баламут ты, — сказала Анна.
— Точно, — охотно подтвердил Гришка. — Таким родился, таким и помру.
— А мать твоя где?
— Нету матери. — Голос у Гришки дрогнул. — Я у тетки воспитывался — такой же ведьмы, как наша Глафира.
— Не любишь ты ее, — сказала Анна.
— А кто ее любит? Может, ты?
Анна уклонилась от ответа, сказала с наигранным удивлением:
— И как только тебя в поповской школе держали? Или, может, ты наврал нам, что на попа учился?
Я выкатил глаза. Первый раз в жизни я видел человека, который мог стать попом.
— Был такой грех. — Гришка вобрал в себя воздух и рявкнул: — Ал-ли-луйя!
— Тише, — сказала Мария. — Ненароком услышат с улицы — не обрадуемся. Сам знаешь, какая тут милиция, а мы без прописки.
— А я прописалась вчера, — сказала Надя. — Временно пока. Тетка Ульяна не хотела, но я настояла. Мне сейчас без прописки никак нельзя, потому что работаю.
— А нас, наверное, не пропишут? — Анна вопросительно взглянула на нее.
— Отчего же? Временно пропишут.
Анна перевела глаза на Марию.
— Завтра сходить надо. А то нехорошо без прописки-то. Милиция этого не любит.
— Не любит, — подтвердил Гришка. — Лично я две подписки имею покинуть в двадцать четыре часа сей град, но не могу — климат.
— Меня тоже забрали раз, — сказала Мария. — Подумали, что я легкой жизни ищу.
— Допрашивали? — с живостью спросил Гришка.
— Узнали, что я с города, от которого одно название осталось, и отпустили. Они, милиция, тоже все понимают.
— А меня пока бог миловал, — сказала Анна.
— По тебе, рассыпчатая, все сохнут! — воскликнул Гришка. — Даже милиция. Сам однажды видел, как на тебя постовой смотрел, когда ты по улице шла.