Он не сдержался, застонал.
2
Командиру подводной лодки Киселеву о приезде матери Ермолина доложил старшина 2-й статьи Ржаницын.
— Ну что ж, — сказал капитан-лейтенант, — договоритесь от моего имени с дежурным по части, чтобы пропустили.
— К вам ее провести? — спросил старшина.
— Да.
— А Ермолина, товарищ капитан-лейтенант, по такому случаю… освободить бы до срока. — Голос Ржаницына вдруг стал тихим и неуверенным.
— Не так-то просто это сделать. — Командир дотронулся кончиком карандаша до своих черных усов. — А что, пожалели?.. Его или мать?
— Знали бы вы, как ему тяжело сейчас.
— Уже успели сообщить?.. А матери?
— Ей про то ни слова. Я сказал, что сын занят пока.
— Зря вы хлопочете о Ермолине, старшина. Не вам ли он насолил своим поведением? Пускай поболит душа у него как следует. Верно, товарищ старший лейтенант? — обратился командир к молчаливо слушавшему этот разговор своему заместителю по политической части Сорокину.
Тот задумчиво произнес:
— Трудный случай…
Сорокин пришел на корабль из академии лишь месяц назад, но командир уже успел приметить в нем хорошую черту — умение разбираться в людях, вникать в их запросы, находить общий язык с матросами и старшинами. Заместитель был чуть старше командира возрастом, прошел рядовым флотскую службу, прихватил войну, у него, пожалуй, побольше житейского опыта, и командир прислушивался к его мнению.
— А по-моему, Олег Арсеньевич, старшина прав, — сказал замполит, когда Ржаницын вышел.
Командир насторожился:
— Думаете, следует освободить Ермолина?
— Думаю, следует. И еще дать увольнение дня на два.
— За какие такие заслуги поощрение? — Капитан-лейтенант резко поднялся с места.
Встал и старший лейтенант.
— Только ли поощрение? — спросил он. — Встреча с матерью… — словно собираясь читать стихи, нараспев произнес Сорокин. — Глубокий след, думаю, оставит она в душе матроса. Ермолин, верно, занозистый, но честный парень. Каково ему будет глядеть в глаза матери? Она, конечно, пустится в расспросы про то, как он живет, исправно ли служит, в ладу ли с товарищами, с командирами. Обязательно будет расспрашивать — она желать! А ему отвечать надо. И чем она ласковее, внимательнее будет с ним, тем горше ему: материнской ласки-то не заслужил он… Небось задумается. Мне на месте Ермолина, признаюсь, не хотелось бы оказаться.
Командир провел рукой по своей темной шевелюре.
— Любопытно все вы обернули, — сказал он в раздумье. — Что ж, попробуем…
3
Освободить матроса Ермолина с гауптвахты удалось лишь под вечер. Конечно, нехорошо было бы держать мать до его прихода. Поэтому капитан-лейтенант, побеседовав с Натальей Никитичной о том, как она добралась и где устроилась с жильем, попросил своего заместителя познакомить гостью с жизнью моряков.
Старший лейтенант показал Наталье Никитичне убранство кубриков, комнату боевой славы, сводил к причалу, где стояли подводные лодки. После этого она отправилась на отдых. Гостья осталась очень довольна вниманием к себе. О сыне расспрашивать постеснялась, сочла, что лучше сначала с самим поговорить. Тем более старший лейтенант обещал вскоре прислать его к ней.
Когда Александра Ермолина вели к командиру лодки, одна дума терзала провинившегося матроса: как же он сейчас при всех встретится с матерью?
Хотя матери в комнате командира не оказалось, оторопь все же не проходила.
— Вы знаете, что к вам приехала мать? — спросил капитан-лейтенант.
— Да, слышал, — робко ответил Ермолин.
— Так вот, разрешаю вам уволиться на двое суток.
У Ермолина неожиданно вырвалось:
— Как же я… такой?..
— Какой «такой»? — в упор посмотрел командир.
Ермолин часто заморгал:
— Вы же знаете, товарищ капитан-лейтенант…
Ему думалось, что командир будет отчитывать его за проступок, а тот вздохнул и сказал с мягким укором:
— Эх, Ермолин, Ермолин! Боитесь матери на глаза показаться? Герой… Может, мне поведать ей обо всем? Или уж лучше сами покаетесь?.. Переодевайтесь — и живо. Мать заждалась, наверно.