— Элли… — начал Фергюс.
— Подожди, — прервала его я, встала и отошла к шкафу, в котором хранила таблицу. Я вынула ее, развернула и нашла столбец, соответствующий 12 сентября. В нем остались незаполненные клетки общей продолжительностью час двенадцать минут.
— Где ты это нашел? — спросила я Фергюса.
— В одной из книг Грега о беге. Мне очень жаль, Элли.
— Спасибо, — вежливо произнесла я и сложила руки на коленях.
— Ты замечательная, ты так верила ему. По крайней мере теперь ты убедилась.
— Верно.
— Принести тебе кофе?
— Нет, спасибо.
Лицо Фергюса так опечалилось, что я сделала над собой усилие:
— Должно быть, тебе было трудно решиться на такой шаг, Фергюс. Но я рада, что ты сказал мне правду. Я тебе благодарна.
— Он был глупцом. Кретином. Но он любил тебя, Элли.
— Спасибо за теплые слова. А теперь, пожалуйста, оставь меня одну.
Он ушел, а я по-прежнему сидела на диване. Не знаю, сколько времени я провела в такой позе и о чем думала. Вероятно, о словах «покажу еще больше новых фокусов». Что это за непристойные намеки в любовной записке?
Несколько раз я слышала, как звонил телефон и кто-то оставлял сообщения на автоответчике. Видимо, слухи уже дошли до друзей. Скоро о находке будут знать все.
Наконец я снова разложила таблицу и уставилась на пробел, в который теперь могла вписать «Грег с Миленой». Потом достала вторую, лишь частично заполненную таблицу. И здесь клетка, соответствующая 12 сентября, была пуста. Итак, она хотела, чтобы в следующий раз он остался у нее на ночь… Сумел ли он? Я не понимала, когда это могло произойти и какое теперь это имеет значение. Я получила доказательство, которое искала.
Я направилась наверх, в нашу спальню — в мою спальню. Открыла шкаф, вытащила охапку элегантных рубашек Грега, в том числе тех, которые сама надарила ему за эти годы, и его пиджаки. Для начала сойдет. Я собиралась отдать их друзьям, но теперь решила, что это будет неправильно. По пути вниз я прихватила с двери ванной его старый махровый халат.
В саду я свалила всю одежду в кучу и поднесла к ней зажженную спичку. Я думала, ткань вспыхнет сразу, но, как выяснилось, напрасно. Уже почти стемнело, моросил дождь, огонь не разгорался. Пришлось сходить в сарай за керосином и плеснуть им на мокрую кучу. Второй спички мне не понадобилось: очевидно, огонек еще теплился где-то в складках пиджака, потому что оранжевое пламя вдруг злобно пыхнуло и взвилось на несколько футов вверх. Запахло горелым, я поняла, что опалила себе волосы. Ну и что? Мне все равно. Я кинула в костер кожаные туфли Грега. Загоревшись, они начали испускать омерзительную вонь.
Возбуждение схлынуло, оставив ощущение пустоты, уныния и тоскливого понимания, что я потерпела фиаско. Я невероятно устала злиться, стыдиться, грустить и страдать от одиночества.
Наверное, поэтому на следующее утро я поспешила к Фрэнсис. Потому что там я хотя бы некоторое время могла не быть собой. Я могла оставаться Гвен: невозмутимой, собранной, помогающей другим людям навести порядок в их жизни.
На мгновение мне показалось, что Фрэнсис кинется обнимать меня, но она лишь коснулась ладонью моего плеча и улыбнулась.
— Привет, — произнесла я. — Извините, что вчера не могла прийти.
— Я рада уже тому, что сегодня вы здесь. Пойдемте вниз. Джонни сварил нам кофе.
— Джонни?
— Да. Послушайте, сделайте мне одолжение! Вам самой будет интереснее, чем целыми днями торчать здесь, зарывшись в бумаги.
— Какое? — спросила я. Мне хотелось именно зарыться в бумаги: я еще не закончила заполнять таблицу для Милены Ливингстоун. От потребности знать, как она провела последние недели жизни, меня не исцелило единственное фривольное послание, так небрежно нацарапанное на одном из меню.
— Мне надо бежать. — Она сопроводила свои слова неопределенным взмахом руки. — Очередной кризис. А я пообещала Джонни снять пробу с блюд, которые он предлагает, и сделать окончательный выбор. Вы не могли бы заменить меня?
— Я совсем не разбираюсь в еде.
— Но вы же едите, верно?