Но теперь я решила всерьез заняться собственной жизнью. Я и прежде так говорила, но созрела для действий только сейчас. После нескольких недель мрака и безумия мне предстояло начать все заново. И я взялась налаживать материальную сторону своей жизни. Каждый день я вставала в шесть утра, когда за окном была еще кромешная темнота. Я спустила воду из батарей, вызвала мастера, чтобы починить систему отопления, повесила на петли дверцу шкафа, измерила треснувшее стекло и заказала новое, а потом ловко сама подогнала и вставила его, перекрасила кухню в белый цвет, а спальню — в бледно-серый, купила новые коврики для ванной.
Я выбросила все консервы с истекшим сроком годности, набила холодильник полезными продуктами, ежедневно готовила себе домашнюю еду. По утрам я ходила в бассейн и проплывала его из конца в конец по пятьдесят раз. А еще я купила себе новые джинсы и серый кардиган.
Поставив обогреватель в сарае, я проводила там по восемь часов в сутки, стараясь наверстать все, что упустила за последние месяцы, и выполнить все нарушенные обещания. Я заменила ножки у буфета в стиле королевы Анны и заново покрыла лаком палисандровый столик. Объявление о реставрационных услугах я опубликовала в местной газете и вдобавок занесла свои визитки в ближайшие антикварные лавки. Поздно вечером я ходила по магазинам, где не забыла купить берет и миниатюрный комбинезон для моего будущего крестника, а для Гвен и Мэри — красивые шарфы в подарок на Рождество.
К психиатру я больше не обращалась, хотя она ясно дала понять, что мне полезна — вернее, настоятельно необходима — ее помощь.
Я ни разу не расплакалась.
Две свои таблицы я свернула как можно туже, перегнула посередине и запихнула в мусорный контейнер. Карту меню с запиской Милены я отдала полицейским.
В четверг утром, незадолго до того, как я ушла в мастерскую, зазвонил телефон.
Голос Фергюса в трубке звучал взволнованно и неразборчиво. Но мне удалось понять, о чем речь: скоро я стану крестной. Положив трубку, я некоторое время сидела на кухне.
Телефон опять зазвонил. Инспектор Стюарт Рэмси спрашивал, не могу ли я зайти в полицейский участок.
— Зачем? — спросила я. — Что-то изменилось? Что произошло? — Мой собеседник тяжело вздохнул, но прежде, чем он успел ответить, я перебила: — Да нет, как скажете. Я приеду.
Когда я вошла в комнату, Рэмси изучал протокол с моими показаниями. У него был усталый вид.
— Вы могли что-нибудь упустить, когда давали эти показания?
Я вспомнила длительные допросы — один в Кентиш-Тауне, второй в Стокуэлле. Я сбивалась, повторялась, начинала заново. Неужели я чего-то недоговорила?
— Вряд ли, — наконец покачала головой я.
Он пошуршал бумагами и нахмурился.
— Скажите, пожалуйста, вам случалось бывать на том месте, где в результате несчастного случая погиб ваш муж?
— Я не думаю, что это был несчастный случай.
— Вам задали вопрос. Очень простой. Вы бывали там или нет?
— Да, однажды побывала.
— И не сочли нужным рассказать нам?
— Я думала, это не относится к делу.
— Это ваше?
Он вытащил из стола прозрачный пакет и показал его мне. Внутри лежал мой шарф.
— Да.
— На нем кровь. Чья она?
— Моя! Я поранилась, только и всего. Послушайте, я ездила туда только затем, чтобы увидеть место, где погиб Грег.
— Когда это было?
— За день до похорон Грега. Его похоронили 24 октября, значит, я побывала на том месте двадцать третьего.
Рэмси записал дату.
— Вы были одна?
— Да.
— Вы кому-нибудь говорили, куда едете?
— Нет. Об этом мне ни с кем не хотелось говорить.
— А потом? Вы никому не рассказывали, где побывали?
— Вряд ли… нет, никому.
— Почему?
— Я же сказала, это касается только меня.
— Ясно. Значит, никто не сможет подтвердить ваши слова?
— Это не просто слова — это истина. Да, подтвердить ее некому, хоть я и не понимаю, зачем нужны такие подтверждения. Это настолько важно?
— Странно, что вы об этом не упоминали, — заметил Рэмси.
— Ты серьезно? — воскликнула Гвен. — На что они намекают?
Я попыталась успокоить ее, но она не желала успокаиваться. Собираясь к Фергюсу на вечеринку, которую он назвал «детскими смотринами», я прихватила беретик и комбинезон. Когда я покупала их, они показались мне уморительно крошечными, но теперь, заглянув в колыбельку, я поняла, что обновки будут велики.
— Рано или поздно она до них дорастет, — заметила я.
— Мы назвали ее Руби, — объявила Джемма.
— Чудесно! Какое красивое имя!