Хадсон забирает коробку.
— Спасибо, Бен. Для меня это много значит. — Он делает глубокий вдох. — Так что ты решил насчет Артура?
— Не знаю. Наверное, это в любом случае бессмысленно, раз он завтра уезжает, но… Просто не верится, что все вот так и закончится. Может, есть какой-то выход.
— Тогда ты обязан его найти.
Я поднимаю глаза на Хадсона — и вижу, что он не только болеет за нас с Артуром, но и заранее переживает из-за той боли, которую я, скорее всего, испытаю.
Мы машем Дилану и Харриет, что они могут возвращаться, и говорим, что все прояснили. На этот раз обходится без шуток. Никто не задает нам никаких вопросов — а мы не спрашиваем, правда ли они говорили о Саманте или вспоминали свои отношения. Даже самая близкая дружба не дает автоматического права лезть в душу.
Я развожу руки, и мы четверо обнимаемся. Жест ощущается слегка преждевременным, но, может быть, это и не плохо. Нам пришлось потрудиться, чтобы снова сблизиться, и это по-своему прекрасно. Возможно, однажды в наши отношения вернется былая легкость. Начнем пока с малого: подпишемся друг на друга в инстаграме, смахнем пыль с группового чата. Будем договариваться о встречах вместо того, чтобы без предупреждения заваливаться в гости, как раньше. Попробуем вернуться к началу — или хотя бы в ближайшую к нему точку. Целое лето, полное перезапусков и вторых шансов, дарит мне надежду, что мы справимся.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
АРТУР
6 августа, понедельник
Не хочу уезжать домой.
Я лежу на животе на слишком-маленькой-кровати Бена в его-слишком-маленькой комнате с теплым спертым воздухом, обложенный карточками с вопросами, и читаю гребаный учебник по химии. Самому молекулядскому предмету из всех, и я сейчас даже не ионически .
Хотелось бы мне остановить время.
Бен плюхается рядом и закрывает лицо руками.
— Поверить не могу, что мы проводим наш последний вечер, трахаясь с химией.
— Ради тебя я готов трахаться даже с ней.
— Знаешь, я бы лучше исключил из этого уравнения химию и перешел сразу к…
Я зажимаю ему рот рукой.
— Не смей называть это трахом. Вот просто не смей.
Бен приглушенно смеется мне в ладонь.
— Почему?
— Потому что. — Рука перемещается ему на щеку. — Это самое неромантичное слово для секса.
— Коитус лучше?
— Окей, новый претендент на самое неромантичное слово для секса.
— Совокупление. Прелюбодеяние. Половые отношения.
— Звучит как название порно на тему международной политики.
Бен прыскает со смеху.
— В главных ролях, конечно, Макрон и Обама.
— Спасибо, Артур, теперь я буду воображать эту картину до конца жизни.
— И сиквел: «О чем молчат коридоры Белого дома».
— Я тебя ненавижу.
Бен целует меня, но, даже когда наши губы размыкаются, я не могу оторвать взгляда от его лица. Думаю, я с удовольствием провел бы всю жизнь, перецеловывая его веснушки. И, думаю, он это знает.
— Окей, вопрос на миллион. Какой элемент в хлориде натрия имеет отрицательный заряд?
— Хлорид.
— Ага!
Бен смущенно улыбается.
— Поехали дальше. Как добавление соли влияет на температуры замерзания и кипения воды?
— Температура замерзания понижается, температура кипения возрастает.
— И у кого тут проблемы с химией?
— Просто хочу впечатлить своего крутого бойфренда со специализацией по Йелю.
— Нет такой специализации.
— Ты первый, у кого будет.
— Кстати об этом. — Я буквально чувствую, как учащается пульс. — У меня сегодня была интересная беседа с Намратой и Джульеттой.
— О чем?
— О Нью-Йоркском университете. Говорят, крутой вуз. С мощной театральной программой.
— Ты хочешь на театральный?
— Нет, но было бы круто закорешиться со знаменитыми актерами до того, как они станут знаменитыми. А еще парень Намраты обещал поделиться со мной фишками по поступлению в Колумбийский.
— Это… здорово.
— Я имею в виду… — Я адресую Бену неуверенную улыбку. — Возможно, это не последний мой вечер в Нью-Йорке.
Бен не улыбается в ответ. И не говорит ни слова.