– Что ты делаешь?
Он показал на пятачок на ступеньке рядом с ней:
– Собираюсь сесть.
Ее щеки снова слегка покраснели.
– А-а… ладно.
Он сел на ступеньку, и его бедро коснулось ее бедра. Грейси напряженно застыла, но Джеймс, вместо того чтобы отодвинуться и дать ей больше пространства, не двинулся с места. Грейси не отстранилась, но он подозревал, что ею двигала скорее гордость, нежели инстинкт, потому что каждый мускул в ее теле казался тугим от напряжения. Она смотрела на Джеймса дерзко, с вызовом, но ее грудь часто поднималась от быстрых неглубоких вздохов. Он знал, что мог бы ее поцеловать, и она бы ему позволила. Напряжение между ними было так сильно, что если бы он это сделал, наверное, разверзся бы ад. Джеймс мог представить эту картину очень отчетливо, но прогнал образ прочь. Секс ничего не решит. Будь она обыкновенной женщиной, возможно, он мог бы допустить, чтобы страсть взяла верх, но с Грейси это было невозможно. Слишком тесно жизнь Грейси переплетена с его собственной. Но то, чем они занимаются, тоже не работает, и в этих их «не-отношениях» кто-то должен проявить здравый смысл.
Джеймс поставил локти на колени и сплел пальцы рук.
– Мне трудно освоиться с этим нашим перемирием.
– Что ты имеешь в виду?
Он посмотрел на Грейси, но она смотрела на свои коричневые туфли на шпильках так, словно это было невероятно занимательное зрелище. Он тихо сказал:
– Я больше не хочу с тобой воевать.
Она сглотнула и проговорила:
– Я тоже.
Джеймс решил говорить начистоту – настолько, насколько это было возможно в данный момент.
– Но как быть тебе другом, я тоже не знаю.
Грейси взглянула на него и отвела глаза.
– Если мы друг другу понравимся, какая разница?
– В обозримом будущем нам предстоит часто видеть друг друга. Разве ты не предпочла бы, чтобы мы встречались, не питая друг к другу враждебности?
Грейси кивнула.
– Да, конечно.
– Значит, мы хотим одного и того же?
– Да.
Ее правое бедро рядом с ним было твердым, Джеймс подавил желание погладить ее по ноге, ослабить напряжение, которое ее сковало.
– Есть идеи, как нам стать друзьями?
У Грейси вырвался смех, и, казалось, ее саму это ее удивило.
– Ни одной.
Их взгляды встретились, и все между ними замерло. Напряжение повисло в воздухе. Джеймс почти чувствовал свои губы на ее губах. Но он не воспользовался возможностью. Голосом, в котором слышалось – слишком явно слышалось – тлеющее желание, он сказал:
– Раньше мне никогда не доводилось тебя рассмешить. Мне это нравится.
Грейси поспешно переключила внимание на другое, стала смотреть на дверь, через которую они вошли.
– Нам надо бы вернуться к гостям.
– Да, надо бы.
Но ни один не двинулся с места. Ее нога по всей длине была прижата к его ноге, ее мягкость – к его твердости. Он крепко сжал пальцы, борясь с пульсирующим в нем желанием. Они столько времени сидели вот так, бедро к бедру, плечо к плечу, дыхание резкое и неровное, что Джеймс стал понимать смысл выражения: «Напряжение можно было резать ножом». Воздух между ними, казалось, сгустился и потрескивал от невысказанного желания, оно долго находилось под контролем, но теперь стремилось вырваться наружу. Когда Джеймс уже больше не мог это выносить, он встал и повернулся лицом к Грейси. Она посмотрела на него. Голод и растерянность в ее голубых глазах отражали его собственные запутанные эмоции. Джеймс засунул руки в карманы.
– Я больше не хочу спорить.
– Я знаю. Я тоже не хочу. – Грейси облизнула губы. – А в остальном нам придется разобраться.
– Я на это надеюсь.
– Вроде бы другие к тебе хорошо относятся, так что наверняка я когда-нибудь тоже наловчусь.
Она улыбнулась, и ее улыбка ослепила Джеймса – точно так же, как его ослепляло все остальное. Господи Иисусе! Он прочистил горло.
– Желаю приятно провести время.
– И я тебе.
Они попали в сети еще одного долгого многозначительного взгляда. Если оценивать по уровню жара, то этот взгляд мог бы соперничать с любым сексом, какой у него только был. И в это мгновение Джеймс вдруг сразу все понял. Враждебность. Постоянные споры. Подначивания. Он принимал это за раздражение, вызванное многочисленными различиями между ними, несовместимостью характеров и подспудно тлеющим странным влечением. Но он ошибался. Это было нечто большее, чем просто влечение, это была мощная, почти осязаемая химия. Не похожая ни на что, что ему когда-либо доводилось испытывать. Она не подчинялась логике и рассудку. Взгляд Джеймса упал на алые, полные губы Грейси, уже влажные, приоткрытые, ждущие его. Пока безумие не охватило его полностью, он пошел единственным разумным путем, который был ему доступен: убрался отсюда подобру-поздорову.