На следующее утро, пока Кейти мыла посуду после завтрака, кормила канареек и выполняла другую домашнюю работу, миссис Пейдж сидела и наблюдала.
– Дорогая моя, – сказала она наконец, – до чего же ты серьезная девочка! Если судить по твоему лицу, можно подумать, что тебе все тридцать пять. Неужели ты никогда не смеешься и не резвишься, как другие девочки твоего возраста? Моя Лили, которая старше тебя на четыре месяца, – все еще сущий младенец; порывистая, как дитя, и кипит весельем с утра до ночи.
– Я провела много времени в четырех стенах моей комнаты, – сказала Кейти, в попытке оправдаться, – но я не знала, что я серьезная.
– Именно этим, моя дорогая, я и недовольна: ты не знаешь, что ты серьезная. Ты в целом старше своего возраста. И, по моему мнению, это очень вредно для тебя. Все это домашнее хозяйство и хлопоты – совершенно неподходящее и неестественное занятие для юных девочек, таких как ты и Кловер. Мне это не нравится, право же, не нравится.
– Хозяйственные заботы ни капельки не вредят мне, – возразила Кейти, пытаясь улыбнуться. – Мы часто замечательно проводим время, тетя Оливия.
Но тетя Оливия только выпятила губы и повторила:
– Это нехорошо, моя дорогая. Это неестественно. Это очень вредно для тебя. Находиться на твоем иждивении – куда это годится?
Слушать такое было неприятно, но, что еще хуже, хотя Кейти об этом и не знала, миссис Пейдж решительно приступила с этим вопросом к доктору Карру. Он был очень огорчен, узнав, что она считает Кейти слишком серьезной и измученной заботами, совсем не такой, какой должна быть девочка ее возраста. Кейти заметила, что он смотрит на нее растерянно.
– Что такое, папа, милый? Тебе что-нибудь нужно?
– Нет, детка, ничего. Что это ты там делаешь? Чинишь штору, да? Но разве не может Мэри заняться этим и дать тебе возможность порезвиться вместе с другими девочками?
– Папа! Будто я хочу резвиться! Я думаю, что ты ничуть не лучше тети Оливии. Она все твердит, что я должна кипеть весельем. А я не хочу кипеть. И не умею.
– Да, боюсь, что ты не умеешь, – отозвался доктор Карр со странным вздохом, заставившим Кейти задуматься. О чем папа вздыхает? Разве она что-то делает не так? Она начала рыться в памяти – не могло ли то-то и то-то быть причиной? А если нет, то чем же это могло быть вызвано? Подобный самоанализ никогда не приносит пользы. В результате Кейти лишь стала выглядеть еще более «серьезной», чем обычно.
В целом миссис Пейдж не стала любимицей семьи Карров. Она была полна самых лучших намерений в отношении детей своей кузины, которым «так не хватает матери, бедняжкам!», но ей не удалось скрыть того, что их поведение кажется ей странным и не нравится. И дети замечали это, как всегда и все замечают дети. Миссис и мистер Пейдж были очень любезны. Они хвалили отличный порядок в доме и то, как ведется хозяйство, говорили, что нет и не было на свете детей лучше, чем Джонни, Дорри и Фил. Но за всеми этими словами Кейти видела скрытое неодобрение и не могла не обрадоваться, когда гости уехали.
С их отъездом жизнь возвратилась в прежнюю колею, и Кейти забыла о неприятных впечатлениях. Правда, папа выглядел серьезным и озабоченным, но у докторов часто бывает такой вид, когда они думают о каких-нибудь тяжелых случаях болезни среди своих пациентов, и потому это обстоятельство не привлекло особенного внимания. Никто также не отметил того, что от миссис Пейдж пришло несколько писем, но ничего не было сказано об их содержании, кроме: «Тетя Оливия передает привет». Поэтому для Кейти было большой неожиданностью, когда папа позвал ее в свой кабинет, чтобы изложить новый план. Она сразу поняла, что ее ждут важные новости: голос папы звучал так серьезно. Кроме того, он сказал: «Дочь моя» – обращение, которое использовал только в самых волнующих обстоятельствах.
– Дочь моя, – начал он, – я хочу поговорить с тобой о том, что я задумал. Не отправиться ли вам с Кловер вдвоем в школу?
– В школу? К миссис Найт?
– Нет, не к миссис Найт, а в пансион в одном из восточных штатов, где два года учится Лили Пейдж. Ты не слышала, как кузина Оливия говорила об этом, когда была у нас?
– Да, кажется, слышала. Но, папа, ты же не пошлешь нас туда, правда?
– Думаю, что пошлю, – сказал доктор Карр мягко. – Послушай, Кейти, не огорчайся так, дитя мое. Я обдумал этот план во всех подробностях, и он кажется мне удачным, хотя, конечно, мне тяжело расстаться с тобой. Но «это чересчур», как выражается твоя тетя Оливия: все эти домашние заботы, которые я не могу отнять у тебя, пока ты дома, старят тебя раньше времени. Видит Бог, я вовсе не хочу превратить тебя в какую-нибудь глупенькую, вечно хихикающую мисс, но я хотел бы, чтобы ты наслаждалась юностью, пока она принадлежит тебе, и не стала особой среднего возраста, не достигнув и двадцати.