Конечно, она не собиралась помогать Ингвару Стюбё. Но похищенный ребёнок был словно её собственным. Глядя на фотографии голодающих детей Африки и семилетних девочек-проституток из Таиланда, она всегда представляла себе Кристиане. И всегда выключала телевизор или закрывала газету. Ингер Йоханне не могла на это смотреть. И в этот раз вела себя так же: не хотела связываться с этим делом. Не хотела ничего слышать.
Но сейчас что-то изменилось.
То, что произошло, касалось её лично. Она начала задыхаться от страха и негодования и вдруг поняла, что единственное её желание – вернуться домой на первом же самолёте. Ей стала безразлична судьба Акселя Сайера, неинтересна исследовательская работа, не занимало, что подумает Альвхильд Софиенберг. Она хотела как можно скорее очутиться дома, попросить Исака не спускать глаз с Кристиане, а потом все свои усилия направить на одно-единственное дело: на поиски этого человека, нет, этого чудовища, которое бродит вокруг их домов и похищает детей.
Мысли её сосредоточились на событиях в Норвегии. Она поняла, что после первой встречи с Ингваром Стюбё против своего желания подсознательно уже пыталась составить предварительный портрет преступника. У неё не было достаточных оснований, не было никаких материалов. А перед отъездом она копалась в ящиках, оправдывая свои действия необходимостью уборки, и конспекты, сделанные ею во время обучения в США, стояли теперь на полках в кабинете. Для того чтобы их разобрать, нужно хорошенько поработать.
– Это точно, – сказала она вполголоса, складывая книги в высокую стопку на краю стола.
Ингер Йоханне сейчас больше всего хотелось помочь Ингвару Стюбё. Это дело – словно вызов для неё. Академическая задача. Гимнастика для ума. Соревнование между ней и неизвестным преступником. Ингер Йоханне понимала, что, принимая вызов преступника, обрекает себя на тяжёлую работу, которая не отпустит ни днём, ни ночью во сне, работу, похожую на смертельный марафон, в котором кто-то из них – она или преступник – окажется сильнее, смышлёнее, быстрее. Кто-то выиграет, а кто-то проиграет.
Пальцы нащупали записку. Она вытащила её, развернула на колене, расправила, прочитала ещё раз, а потом внезапно разорвала на маленькие кусочки и спустила в унитаз.
27
Аксель Сайер встал с первыми лучами, хотя всю ночь не сомкнул глаз. Голова, как ни странно, совсем не болела. Он чуть не упал, вставая с постели, – споткнулся о кошку. Она тёрлась о ноги и громко мяукала. Он взял её на руки и долго поглаживал мягкую спинку, бессмысленно уставившись в окно.
Был человек, который ему поверил. Задолго до того, как эта Ингер Йоханне Вик приехала издалека со своими уверениями, был ещё один человек, который знал, что он не совершал того, за что его осудили. Другая женщина, другие времена.
Он встретил её, когда впервые после освобождения зашёл в бар. Почти девять лет воздержания взяли своё. Алкоголь ударил в голову. Выпив поллитра, он почувствовал головокружение. По пути в туалет он споткнулся и упал, разбив бровь, на чей-то стол. За ним сидела женщина в ярком летнем платье с букетом сирени. Кровь никак не удавалось остановить, и она пригласила его к себе домой. Прямо за углом, сказала она. Он попросил её не беспокоиться. Смотри-ка, какой любезный, подумала она и рассмеялась. Её пальцы осторожно дотрагивались до его шеи, пока она обрабатывала рану и накладывала повязку. В её глазах он видел непритворную озабоченность: им, наверное, лучше отправиться к врачу, где ему наложат швы, предложила она. Аксель ощутил запах сирени и не захотел никуда идти. Она взяла его за руку, и он рассказал ей всю свою историю, ничего не скрывая и не изменяя в ней ни единого слова. Он освободился всего полторы недели назад. Аксель был ещё молод и надеялся, что всё в жизни наладится, хотя уже в четырёх местах при попытке устроиться на работу выслушал отказ. Но он не отчаивался. Немного терпения, и всё пойдёт как надо. Он молод, силён и трудолюбив. А ещё он кое-чему научился в тюрьме.