Я говорю о тех, кто хорошо знал историю своей родины и причины «придерживательной» в отношении евреев политики, но кто находил, так сказать, «на осязание», что можно и должно «потравить шкот». Очевидно, у них было смутное ощущение надвигающейся бури. Да и самый антисемитизм в Малой России в эпоху, о которой я говорю (то есть перед Японской войной), начинал делаться «добродушным». Это понятно. Реальные его причины (угнетение со стороны евреев) уходили в прошлое; оставалось только неприятное, но смутное воспоминание.
Евреи нашего края в эту эпоху ничем не напоминали грозных и жестоких арендаторов времен Ляхистана. Это были люди, зарабатывавшие свой кусок хлеба, как и все остальные; они чаще вызывали жалость, чем возмущение. «Местечковые евреи» были мне достаточно знакомы. У нашей семьи в Малороссии было несколько имений, в которых мы вели довольно большое перемольное дело. По этим мукомольным делам приходилось иметь постоянное сотрудничество с евреями; в наших краях хлебная и мучная торговля — в еврейских руках. Общее впечатление у меня осталось, что с этими людьми можно иметь дело: люди как люди, — со своими недостатками, но и с несомненными достоинствами. Разумеется, нежелательно быть от них зависимыми. Мы и не давали им «верховодить». И достигали этого самым простым способом. Во всем свете почему-то так повелось, что «христиане» берут деньги у «Шейлоков» и затем вследствие сего попадают в «ужасное положение»; тогда с них вырезывают «фунт мяса», если их не спасают какими-то чудесными приемами хорошенькие женщины в штанах или какие-нибудь иные, но столь же маловероятные, комбинации. У нас было наоборот: мы сами были Шейлоками; не нам евреи, а мы евреям давали деньги «на дело». Таким образом, если кто от кого зависел, то они от нас; и все шло прилично: зерно притекало, мука мололась и, превратившись в тонкорунную крупчатку, струилась в разные города, вплоть до столицы — на радость Медному Всаднику, насадителю русской промышленности. И «кушали хлеб» и евреи, и русские; и не слышно было криков ни о еврейском засилье, ни о русском гнете.
Но эта идиллия переменилась для меня как. бы по волшебству, когда Японская война подвела истинный баланс тому, что делается в России, то есть когда революционные волны заходили по русскому морю. Гребни этих волн имели несомненно еврейскую физиономию и притом оскаленную до последней степени злобы.
Тогда же стало ясно, насколько захвачена евреями русская мысль и ее выразительница — печать. В столицах русским было «Новое Время». Остальное… остальное было или просто «основано Баком», как «Речь», влиятельная газета освободительного лагеря, или же старалось всячески ладить с сорвавшимся с цепи еврейством — страха ради иудейска.[26]
И откуда взялся этот страх? Мне, с детства привыкшему к нашим перемоль-щикам, евреям не только безобидным, но и полезным в общем деле созидания материальных ценностей, странно было смотреть, как их сынки и братья, окончившие и не окончившие университеты, трясут мощную громаду Русского государства.
Но, увы, это было так. Надо было быть слепым, чтобы этого не заметить. И вот в эту пору, как естественный ответ на выросшую, грозную для русского племени, опасность, снова загорелся антисемитизм в сердце Russia Minor. Он вспыхнул от уголька, таившегося под золой еще со времен батьки Хмельницкого. Он вспыхнул потому, что революционный ветер сдул пепел веков, прикрывший трехсотлетние уголья, и бросил свежую вязанку хвороста на едва тлевший огонь. Это новое топливо для антисемитизма поставили еврейские безобразия, ознаменовавшие Японскую войну и в особенности появление манифеста 17 октября 1905 года.
Русская провинция, доступная моему наблюдению, в ту пору больно восприняла эти проявления еврейской ненависти к Исторической России, то есть к той организации вожаческого типа, которая обусловила рост и могущество русского народа. В ту пору еще не было ясно, что самая эта организация одряхлела, устала, требует какой-то существенной модификации. Казалось, что все еще прекрасно и во всяком случае может действовать. Никому в голову не приходило, что пора чистый монархизм менять на «фашизм», то есть рядом с монархом поставить «вождя», который восполнял бы «случайности рождения» (выражение Ключевского).
Проигранная Японская война не была в глазах наших достаточной причиной, чтобы затевать «великие потрясения»; верилось, что война эта будет только эпизодом, после которого снова воссияет «Великая Россия». Еврейское восстание против Исторической России поэтому вызвало бурное негодование в русском населении Юга. Негодование сие, как известно, в Киеве, Одессе и многих других местах вылилось в форму еврейского погрома.